Оксанка с праздным видом бродила вокруг машины. День впереди маячил пустой, надо придумать, чем себя занять вечером.
– У меня прямо паранойя, – громко говорила Оксанка. – Мне все кажется, что парни со мной знакомятся из-за отцовых денег. А нормального чувака найти трудно. Я тут на одного прямо запала. Весь из себя. Симпатичный, как киноактер. Звоню ему с утра до вечера. А он все на тренажерах качается.
Дашка с деловым видом натянула на руки нитяные перчатки и заползла под машину.
– Качков женщины не интересуют, – раздался оттуда ее приглушенный голос. – Говорят, эти тренажеры потенцию снижают.
– Может быть, снижают, – кивнула Оксанка. – Только я этого проверить не могу. Как ни позвоню, он все время в зале.
Дашка выползла из-под машины, встав на корточки, вытащила емкость с маслом.
– Только не разлей, – попросила ее Оксанка и показала пальцем на разноцветные плитки, которым вымощены тропинки и площадка перед задним крыльцом дома и выездом из гаража. – Очень дорогие эти плитки. Отец их откуда-то выписывал... Чуть ли не из Испании. Отец нам таких навставляет за эту плитку.
– Не разолью.
Дашка сняла перчатки, бросила их на землю. Открыла капот, отвинтила крышку новой канистры и стала заливать масло.
– Я вообще не понимаю, зачем ты сама масло меняешь, – не отставала Оксанка. – Удовольствие так себе...
– Я не ради удовольствия. Я что, должна какому-то слесарю подарки делать? – отозвалась Дашка. – У меня и так каждая копейка на счету.
Оксанка села на траву, прислонилась спиной к березе и мечтательно закатила глаза.
– Как мне хочется быть такой же самостоятельной, как ты, – сказала она. – Едешь, куда хочешь. Делаешь, что хочешь... А тут целый день одни обязанности. То институт, то английский, то французский... И никакой передышки. Даже летом чувствую себя, как каторжная.
– Терпи...
– Ничего, доучусь, свою туристическую фирму открою. А то мать мотается, сейчас вот в Америке. Меня не взяла, чтобы я тут сидела, как собака на цепи. Ой, вспомнила. Мы ведь в Таиланд на неделю летали. Так классно. Отец там виллу покупает. Если все получится, будешь к нам приезжать.
Дашка закрыла капот, наклонившись, подняла канистру с использованным маслом. Какие скользкие края, ухватиться не за что! Дашка крепче вцепилась пальцами в пластиковую посудину, но не удержала ее, сделала шаг назад и оступилась, подвернув ногу. Она успела отскочить в сторону, когда канистра, выскользнув из рук, упала на цветные плитки. Возле гаража образовалось пятно, похожее на огромную кляксу.
* * *
Леонид Иванович Захаров, куривший на балконе второго этажа и наблюдавший за девчонками, едва не плюнул от досады. Он раздавил сигарету в горшке с цветами, матерно выругался и ушел в свою комнату.
Глава шестая
Когда Оксанка спустилась со второго этажа в холл, Дашка встала из кресла и вопросительно посмотрела на подругу. Видно, разговор с отцом прошел не совсем гладко. Оксанкину физиономию можно читать, как раскрытую книгу. Если она морщит лоб и отводит в сторону взгляд, значит, что-то не склеилось. Щедрый папочка в данный конкретный момент оказался редким скупердяем. То ли Дашка, разлив отработанное масло на драгоценные плитки, испортила ему настроение, то ли свободных денег не оказалось. Причины не имеют значения. Но итог один – полный облом.
– Ну, как? – на всякий случай спросила Дашка.
– Он хочет с тобой поговорить. Мол, посредников ему не требуется. Короче, поднимайся наверх. И постарайся как-то обрисовать ситуацию... Ну, я даже не знаю. У тебя язык лучше моего подвешен. Наплети ему что-нибудь такое... Слезоточивое. А лучше – скажи правду. Потому что отец – мужик проницательный. Сразу просечет, если тюльку будешь гнать. Скажи, что брата гнобят на зоне. Житья не дают. Надо его вытащить.
– А ты-то ему что сказала?
– Сказала, что тебе нужны бабки, – пожала плечами Оксанка. – И все. И еще сказала, что ты обязательно вернешь. При первом удобном случае.
– Да, с красноречием у тебя проблемы.
Покачав головой, Дашка поднялась по лестнице на второй этаж, свернув направо, прошла длинным коридором до кабинета Леонида Ивановича, постучавшись в дверь, переступила порог. Хозяин сидел за письменным столом в шикарном коричневом халате, прошитом золотой ниткой. На руке его посверкивал золотой перстень с крупным алмазом. При появлении Дашки Леонид Иванович прикрыл порнографический журнал деловыми бумагами и сделал вид, будто занят неотложной работой.
Дашка деликатно покашляла в кулак. Захаров поднял взгляд, сказал, чтобы она подошла ближе, но сесть не предложил.
– Ну, я тебя слушаю, – сказал Захаров и, не поднимаясь с кресла, запахнул под столом полы халата.
Дашка, как провинившаяся школьница, стояла перед его столом, не зная с чего начать. Подумала минуту и начала с главного. В телеграфном стиле описала ситуацию. Единственный брат пропадает на зоне, можно его оттуда достать, но нужны тридцать штук зеленью. Она добавила темных красок, описав со слов бывшего зэка Чуева, звериные порядки, царящие в колонии. И добавила, что брату срок не высидеть. Он попадет на перо уркаганов или заживо сгниет в кандее.
Леонид Иванович сокрушенно качал головой, морщился, изображая сочувствие, будто проблемы Кольки Шубина ему были очень близки и понятны, словно Дашкина история потрясла его до глубины души. Дождавшись, когда девчонка выговорится, он сказал:
– Слушай, Даша, когда ты рассказываешь свою жуткую притчу, мне становится больно. Очень больно. Хотя меня трудно разжалобить.
Леонид Иванович вдруг поднялся, пружинистым шагом прошелся по кабинету. На ходу он сжимал и разжимал кулаки, будто собирался кому-то заехать в морду. Но кроме Дашки в кабинете никого не было, а девочек Захаров бил не часто. Совершив эту пробежку, он снова рухнул в кресло и долго качал головой. Но, кажется, думал о других, далеких, каких-то своих проблемах.
– Я готов вырвать последние волосы, – наконец заявил он. – Правда, не здесь, – Захаров погладил ладонью поредевшую шевелюру, – голова скоро совсем облысеет, как коленка. Готов вырвать последние волосы на груди или на заднице. Вот как мне больно. И я, разумеется, рад помочь. Восстановить попранную справедливость. Но позволь спросить: твоего брата посадили по навету, как сажали людей в тридцать седьмом году? По анонимной жалобе? Или по доносу врагов?
– Нет, не совсем так. То есть, совсем не так... Его статья – воровство. Ну, якобы, он вымогал деньги у одного бизнесмена. То есть не бизнесмена, а крупного жулика. Вымогательство в суде доказать не удалось. Тогда ему припаяли воровство.
– Припаяли? – переспросил Захаров. – Значит, все-таки припаяли? Именно припаяли?
– Ну, то есть повесили на него. Даже не знаю, как сказать, на самом деле у того мозгляка, из-за которого его посадили, Колька ничего не украл.
