Ночью жара немного спала. Ранним утром Джейн вышла из душной комнаты на балкончик второго этажа, чтобы подышать воздухом. Солнце уже поднялось над вершинами холмов, которые напоминали огромных черепах. Внизу никого, только пропылила мимо пустая двухколесная арба, запряженная ослом, и по другой стороне улицы прошла женщина, закутанная в черный платок.
Послышался звук автомобильного двигателя, и «уазик» желтого цвета с надписью «милиция» на русском языке, не доехав до дома с балконом двадцати метров, остановился.
Из кабины выскочил водитель, молодой сержант в начищенных до блеска сапогах и фуражке, сдвинутой на затылок. Он что-то громко крикнул по-таджикски, открыл капот, из-под которого повалил пар, и стал ковыряться в моторе. За ними из салона вылез капитан милиции, плотный усатый мужчина, державший в руке автомат Калашникова. Капитан распахнул заднюю дверцу, что-то прокричал и отступил назад. С заднего сиденья, один за другим, высыпали мужчины, один – чернявый с темной жиденькой бородкой – явно из местных, другой, бритый наголо, кажется, русский. Оба плохо одеты, руки скованы стальными браслетами, а ботинки без шнурков.
Капитан навел автоматный ствол на пленников, что-то приказал им и передернул затвор автомата. Мужчины опустились на колени. Убедившись, что приказание выполнено, капитан повесил ремень автомата на плечо и шагнул к водителю, копавшемуся в моторе.
Джейн вышла из комнаты, спустилась на первый этаж, постучала в комнату хозяина и позвала его за собой. Чингиз поднялся вместе с ней на балкон и долго разглядывал машину, милиционеров и арестованных. Поймав взгляд капитана милиции, сорвал с головы папаху и яростно замахал ей, приветствуя главного блюстителя законности. Затем наклонился к Джейн и прошептал:
– На того, с бородой, внимания не обращайте – он обычный конокрад. А рядом парень в коричневом пиджаке, бритый. Видите?
– Вижу. Но я как раз хотела спросить: что происходит?
На балкон вслед за хозяином дома приплелся Садыков. Разглядывая улицу, он стал прислушиваться к разговору.
– Просто машина сломалась, – пояснил Чингиз. – Вы лучше посмотрите на того. – Чингиз показал пальцем на Радченко. – Верные люди говорят – это даже не человек, настоящий зверь. Дикое, кровожадное животное. Он в Душанбе столько людей поубивал… Пальцев на руках не хватит, чтобы показать. И стрелял, и душил, и резал… Женщин, стариков, детей – никого не щадил. Глядите, он голову поднял и на вас смотрит. Вон как смотрит, зверюга!
Джейн инстинктивно шагнула назад и спросила:
– Что, уже был суд?
– Его поймали дней пять назад. Народ поймал. Этот убийца хотел из нашего селения ребенка похитить. Успел изнасиловать беднягу, а позже собирался вывезти мальчика из поселка в глухую степь. И там уж…
– Ребенка жалко, – покачала головой Джейн. – Господи, как это все страшно!
Она еще немного постояла на балконе и видела, как арестантов снова запихнули на заднее сиденье, машина тронулась, затряслась на ухабах. Следом за первой проехала вторая милицейская машина.
«Уазик» остановился на дальней улице перед домом капитана Урузбекова. Арестантов выгрузили из машины, через калитку завели во внутренний двор, разделенный невысоким забором на две половины. С одной стороны – дом с верандой и сад, где увядали под палящим солнцем молодые яблони. Справа – хозяйственный двор: гараж на две машины, столярная мастерская, где капитан отводил душу в часы досуга. В глубине двора – летний туалет и сарай.
Сержант Алымбай Салтанов, сидевший за рулем машины, вооружился автоматом. Направив ствол на конокрада, он присел на скамейку в тени абрикосового дерева, поставил на землю саквояж с инструментом и лекарствами ветеринара и начал лузгать семечки.
– Сидеть, – сплюнул шелуху сержант и для верности повторил приказ: – Не оглядываться. Смотреть в землю.
– Я и смотрю, – эхом повторил конокрад Исаев, – в землю.
– Молчать, сволочь такая! Не двигаться. Выполнять приказ!
– Я выполняю.
Рядом с сержантом присел лейтенант Эльмурад Ибрагимов, который приехал на второй машине. Автомата у него не было, зато пистолет Макарова, привязанный к ремню прочным шнурком, стоял на боевом взводе. Эльмурад перекладывал пистолет из одной ладони в другую, словно ему не терпелось всадить всю обойму, пулю за пулей, в убийцу и насильника детей.
А капитан Урузбеков перевесил с плеча на плечо автомат Калашникова, подошел к сараю, открыл замок, настежь распахнул двери и приказал Радченко войти внутрь и осмотреть больную лошадь.
Кобыла серой масти стояла вдоль задней стенки, беспокойно раздувала ноздри, скалила зубы и косила глазом на незнакомца. На завтрак ей досталось немного пересохшей прошлогодней соломы, которую кинули на земляной пол, потому что кормушки тут не было. И еще поставили ведро мутной, несвежей воды, которая осталась нетронутой.
– Видишь, боится чужака, – сказал Урузбеков. – Только меня подпускает, стерва.
Радченко приблизился к лошади, погладил ее по шее, по спутанной гриве и обернулся к капитану:
– Мне бы халат и руки помыть.
Урузбеков хотел обложить ветеринара матом, объяснив ему, что нет смысла напяливать халат или руки мыть, так как оба арестанта скоро подохнут, не успев их испачкать, но вместо этого приказал сержанту снять с ветеринара наручники и принести халат из саквояжа.
– Ну что, доктор, каклошадь? – вкрадчиво спросил он.
Радченко вышел из сарая и неопределенно плечами пожал.
– Прослеживается набухание конъюнктивы, – ответил он, вспоминая все, что знал по этому вопросу. – И еще слезотечение и выделение слизистого секрета.
– Это чего ж такое? – Капитан убрал руки от автомата, выставил вперед ухо, будто плохо слышал. – Набухание…
– Ну, глазные яблоки увеличены, – пояснил Радченко. – Слезы выделяются. И, кажется, есть небольшие, меньше горошины, гнойники на слизистой носа. Похоже на сап. Но так сразу не скажу. Может быть, и не сап, может, мыт. А это две большие разницы.
– В чем же разница?
– Разница в том, – наморщил лоб Радченко. – Разница в том, что болезни разные. Нужно осмотреть лошадь более тщательно. Полость рта, пах… Если и там нагноения, придется ее пристрелить и немедленно закопать. Сап не лечится. Мясо в пищу непригодно. Заболевание очень заразное. Мне нужен помощник и еще электрическая лампа на шнуре. Темновато в сарае.
Встав у рукомойника, он долго тер ладони куском самодельного щелочного серо-черного мыла, ополаскивал водой, а потом, не вытирая полотенцем, сушил под солнечными лучами. Натягивал халат и резиновые перчатки, украдкой осматривая двор, и думал, что шанс стать свободным человеком есть. Милиционеры ведут себя слишком самоуверенно. Лейтенант и сержант увлечены беседой, Урузбеков держит в руках автомат так, будто это вовсе не оружие, а мотыга. Автомат стоит на предохранителе, и еще большой вопрос – заряжен ли он.
