Книга Дневник покойника, страница 3. Автор книги Андрей Троицкий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дневник покойника»

Cтраница 3

– Вот черт, – прошептал полицейский-водитель, совсем юный парень, отпустивший для солидности усы.

Другой, лейтенант Суворов, начальник поселкового отделения полиции, имевший под началом восемь сотрудников, если считать вместе с ним, напряженно ждал. Он вытянул голову на длинной шее, словно прислушивался к мелодии, что передавало радио в машине, и боялся пропустить любимый музыкальный момент. Лейтенант не был трусом, но не был и великим стратегом. Если быть честным, минуту назад он отдал не самый умный приказ. Идея сломать забор, въехать на участок на машине, а потом, используя эффект неожиданности, с ходу ворваться в дом оказалась неудачной. Мотор старого «уазика» заглох.

– Господи, помоги, – прошептал водитель.

– Заткнись! – ответил лейтенант. – Ты что, в церковь приперся? Или куда?

Он обдумывал ситуацию, прикидывая, что делать дальше. Из всех вариантов больше всего нравилось отступление через пролом в заборе. Правда, отступая, они окажутся в зоне обстрела этого проклятого убийцы, который уже положил двух полицейских и, кажется, не хочет успокаиваться. Если выбраться за забор, в спасительную темноту, можно по мобильному телефону вызвать тех трех сотрудников, что сегодня выходные, а потом связаться с районным центром и попросить подкрепление. Правда, когда подкрепление доберется сюда, все уже кончится. Вопрос только один: кто кого прихлопнет?

Пули просвистели над капотом. Лейтенант вжал голову в плечи и подумал: хорошо еще, что в баке бензина только на донышке. Но от этого не легче. Через пару минут стрелок превратит в решето эту таратайку, подберется ближе…

– Надо уходить, – оглянувшись, бросил Суворов. – Организованно. Ползком. Из карабина он нас всех тут… Сначала вы вдвоем, а потом уж…

– Он нас перещелкает, пока мы ползать будем, – сказал человек, до этой минуты хранивший молчание.

Он был одет в серый гражданский костюм и занимал место между двумя полицейскими в форменных кителях и фуражках. Это был Юрий Девяткин, майор полиции из Главного управления внутренних дел Москвы.

Его занесло сюда недобрым ветром в недобрый час. Сегодня утром в убойный отдел уголовного розыска поступила оперативная информация, что в поселке Сосновый, в доме одного из местных уголовников, скрывается от полиции вор-рецидивист Константин Прохоров, совершивший побег из мест лишения свободы. Информацию надо было проверить. Девяткин мог отрядить в Сосновый одного из оперативников, но подумал, что сегодня пятница, а впереди вечер, наполненный жарой и духотой раскаленного солнцем города. Можно, конечно, отправиться домой, в крошечную холостяцкую квартиру, из окон которой открывается захватывающий вид на темный двор и стену противотуберкулезного диспансера. Он включит вентилятор и заснет в кресле у телевизора. Другой вариант: пропить немного денег в ближайшей пивной. Но можно съездить за город, в этот самый поселок, отвлечься от дел и подышать свежим воздухом.

Лейтенант Суворов, начальник местного отделения полиции, сказал, что вор-рецидивист Прохоров в поселке не замечен.

– Чья-то шутка, – добавил он. – В наших краях одна мелочь проживает: хулиганы, самогонщики, мелкие воришки. Что тут Прохорову делать?

Девяткин спустился в подвал и стал изучать картотеку лиц, стоявших в поселке на полицейском учете. Лейтенант Суворов тем временем согрел чайник, выложил на стол пачку печенья и растаявшую от жары карамель в цветных фантиках. Своей заветной минуты в холодильнике дожидалась бутылка водки, соленые огурцы и кусок ливерной колбасы. Профессиональная интуиция и что-то неуловимое во внешности самого московского майора подсказывало: этот выпивкой не побрезгует. Может, еще и за второй бутылкой придется ехать.

Но тут ожила рация, и все планы рухнули, а бутылка осталась нераспечатанной. Прапорщик Седов доложил, что из патрульной машины слышны одиночные выстрелы. Похоже, бьет карабин или винтовка. Через минуту экипаж машины прибыл на место. Лейтенант хотел о чем-то спросить командира патруля, но вместо этого сказал:

– Какой там карабин… Наверное, мальчишки петарды взрывают.

Но рация молчала. Тогда лейтенант крикнул милиционера-водителя и приказал заводить «уазик». Девяткин увязался следом.

Дорис поднялась наверх в кабинет Лукина и плотно закрыла за собой дверь. Это была большая комната, двумя окнами выходящая на реку. Вдоль торцевой стены проходил длинный широкий балкон, откуда открывался вид на луг и дальний лес на этой стороне реки. Внизу ветер теребил кроны молодых яблонь, посаженных и Лукиным. Возле перил стояла пара пластиковых стульев, кресло-качалка, круглый столик со стеклянной столешницей. Когда Лукин последний раз был в Нью-Йорке, он рассказывал Дорис, что эскизы декораций к спектаклю «Дядя Ваня» по Чехову и костюмы героев он рисовал на дачном балконе. Сначала делал наброски карандашом, затем раскрашивал рисунки цветными мелками или акварелью.

Грач строго запретил пользоваться в дачном доме любыми электронными устройствами. Нельзя фотографировать интерьеры комнат, страницы записных книжек. Нельзя наговаривать текст на диктофон, снимать сканером копии документов и фотографий. Но можно читать все, что Лукин положил на полки книжных шкафов, в ящики письменного стола и секретер.

Присев к столу, она открыла толстый ежедневник, исписанный неровным крупным почерком. Закладкой служила фотография человека, одетого в черный свитер и линялые джинсы. Большое продолговатое лицо с крупным носом, длинные, тронутые сединой волосы зачесаны на затылок. Лукин стоял на сцене. Он поднял и отвел назад правую руку, растопырил пальцы, будто собрался приложить своей пятерней кого-то невидимого. Рот полуоткрыт, глаза горят. Если верить надписи карандашом на обратной стороне, снимок сделан шесть лет назад. Режиссер, выступая перед театральной труппой, делился впечатлениями о первой поездке в Америку.

Хорошая фотография, экспрессивная, здесь схвачено настроение Лукина. Даже больше чем настроение – часть его неугомонной, не знающей покоя натуры. Вот вторая фотография. Ряды пустых кресел в партере театра. На крайнем кресле Лукин. Голова опущена, лица почти не видно. Он облокотился на ручку кресла и, глубоко задумавшись, прижимает ладонь ко лбу. На обороте выцветшая надпись: «В часы сомнений и тягостных раздумий». Кто это написал? Почерк кудрявый, мелкий…

– В машине бензин есть? – Девяткин тронул за плечо полицейского-водителя.

– Что? Нету, – водитель говорил быстро, будто боялся, что его подстрелят раньше, чем он закончит фразу. – Масло есть, там… Под сиденьем. В пластиковой бутылке.

– Доставай, – скомандовал Девяткин.

Водитель поднял руку, распахнул дверцу и нырнул в темное пространство между двумя сиденьями. Вылез и сунул в руки Девяткина двухлитровую пластиковую бутыль из-под содовой воды, на две трети наполненную темной густой жидкостью.

Пули разнесли боковые стекла и фары. Теперь звуки выстрелов смещались куда-то влево, становились ближе. За пару минут темнота сгустилась – это низкие тучи приползли сюда из-за леса, – дождь сильнее забарабанил по крыше машины. Лейтенант косился на пролом в заборе и думал о том, что в прошлом году его начальника капитана Селезнева, по пьяной лавочке угодившего под электричку, хоронили в дешевом гробу, обитом красно-черной материей. А теперь, кажется, пришел его черед… И представлял себя, молодого и красивого, упакованного в такой же деревянный ящик, сбитый из сырых досок и обтянутый копеечной тканью. У изголовья гроба стояли старуха мать и младший брат. За их спинами неловко топталась невеста Даша с распухшим от слез лицом. Суворову стало жалко себя.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация