– Где Дима Радченко? – всхлипнула Дорис. – Он жив?
– Это который адвокатом представлялся? – Полицейский хитро глянул на Фазиля. – Пока мы его не нашли. Возможно, он прячется в степи. С рассветом организуем поиски. Двадцать человек на лошадях с собаками. Далеко не уйдет. Степь большая, а спрятаться негде.
– Зачем ему далеко уходить и прятаться? Он ничего не украл.
– Ну, это мы выясним, кто и что украл, – пообещал капитан. – И кто людей пострелял, тоже выясним.
– Эти убитые мужчины, кто они? – спросила Дорис. – Бандиты?
– Парни местные, – ответил Плющ. – Честные ребята, я за них готов поручиться. У вас документы имеются? Па-а-апрашу…
Дорис расстегнула сумочку и протянула паспорт офицеру. Тот долго рассматривал документ, слюнявя палец, переворачивал страницы, хмурился и кивал головой. Наконец сунул паспорт в карман кителя и сказал:
– Ваш паспорт до выяснения обстоятельств дела останется у меня.
– Но вы не имеете права забирать документы, – возразила Дорис. – Верните паспорт.
– Еще есть просьбы? – зло усмехнулся мент.
Мужчины молча переглянулись. Полицейский поднялся, взял фуражку и фотоаппарат и вышел из комнаты. Молодой человек с бритой головой стер ладонью пот со лба и неожиданно заявил:
– У меня свадьба на носу. И вдруг такое дело. Но как играть свадьбу, когда почти рядом с домом людей постреляли и порезали… Свадьбу, видно, придется отложить. Такое дело…
– Соболезную, – тихо проговорила Дорис.
– Меня зовут Галим.
Человек протянул ей широкую ладонь. Ничего не оставалось, как протянуть в ответ свою.
В пять тридцать утра бензина в мотороллере «Ява» осталось всего на пару километров пути. Но стало ясно, что от погони, если такая и была, удалось оторваться и до поры до времени жизни Радченко ничего не угрожает. Он ехал по пустой грунтовой дороге, которая поднималась вверх по склону. На вершине холма остановился, выключил двигатель и стал смотреть вниз.
Там, зажатый со всех сторон холмами и глубокими оврагами, спал небольшой поселок. Несколько десятков домов с плоскими крышами, беспорядочно разбросанные по равнине. Ночной холод уходил, оставляя после себя белесую полосу тумана, поэтому сосчитать, сколько домов внизу, не представлялось возможным. Людей не видно – наверное, еще слишком рано. В дальнем конце поселка человек на лошади куда-то гнал стадо овец. Окна и двери двух ближних домов крест-накрест забиты досками. Но крайняя хижина, низкая, с обвалившимися углами, бедная даже по местным понятиям, подавала признаки жизни. Из невысокой железной трубы, торчащей над крышей, поднимался дымок. Радченко взвешивал шансы, решая, спуститься вниз или проехать хоть немного дальше, бросить мотороллер и продолжить путь пешком. Он похлопал ладонью по баку и решил, что надо спускаться.
Пыльная дорога проходила мимо того дома с дымившей трубой. Радченко остановился, вошел на двор, отделенный от улицы изгородью из столбиков и длинных жердей, постучался в незапертую дверь и, не дожидаясь приглашения, прошел в дом.
В кармане штанов лежал пистолет с полной обоймой, поэтому можно было чувствовать себя спокойно. Комната с окнами, выходившими на две стороны, на дорогу и на задний двор, была надвое разделена сатиновой занавеской. Пахло пылью и запустением. У печки, сделанной из железной бочки, стоял лежак, застеленный козьей шкурой. На боку дремал человек с помятым лицом.
Услышав шаги, он сел, спустил ноги и уставился на незваного гостя, который доверия не внушал. Перед хозяином дома стоял человек, одетый в грязную майку и дырявые штаны. Колени сбиты в кровь, на лице царапины, губы растрескались.
– Иди отсюда к чертовой матери, – сказал хозяин, – пока жив. Самим жрать нечего.
– Кто там? – раздался из-за занавески слабый женский голос.
– Бродяга какой-то, – ответил хозяин. – Ходят тут… Как к себе домой, едрена вошь.
– Мне нужна помощь, – слабым голосом проговорил Радченко.
– Всем нужна помощь, – ответил мужик. – Сам уйдешь или ружье заряжать?
На стене висело двуствольное ружье и патронташ на истертом ремне. Дима подумал, что идти ему некуда, хочешь не хочешь, надо договариваться с этим хмырем. Он снял с плеч постромки холщевого мешка, развязал его и положил на стол весь запас продуктов: кусок вяленой конины и краюху хлеба. Натюрморт дополнила литровая бутылка разведенного спирта с бумажной затычкой.
– Я просто путник, с дороги сбился. Есть захотел, и вот зашел, чтобы перекусить вместе с хозяевами.
Мужик поднялся на ноги, подошел к столу, вытащил из бутылки затычку и, наклонившись, понюхал напиток. Выражение его лица смягчилось.
– Раз пришел – присаживайся, – сказал он. – Я как раз лежал и думал: пора бы перекусить. И тут ты появился. Как говорят в народе, незваный гость – подарок Бога. У меня дом крайний, поэтому ко мне все и заходят. А я всегда гостям рад. Кто ни зайдет, всем рад.
– Может, хозяйку позвать? Ну, чтобы с нами посидела.
– Дрима болеет, – помотал головой мужик. – Ест мало. Вставать ей трудно.
Мужчина скрылся за занавеской и вернулся со стаканами и тарелками. Хозяина звали Сырбай Джабаев, в лучшие годы он учился в институте на зоотехника. Когда вернулся из большого города в родное село, работал на аграрном комбинате «Дружба» ветеринарным врачом. Потом «Дружба» разорилась, лошадей зарезали, а имущество растащили по домам. С тех пор Сырбай стал пастухом общественного стада. Работа неплохая, платили не деньгами, а продуктами. Но это все равно что деньги.
Зимой три барана застряли в сугробах и замерзли насмерть. По весне еще три барана пропали. То ли волк загрыз, то ли от стада отбились. Пастуха обвинили в воровстве и присудили три года сроку, по году за каждого барана. И еще пять лет за убитую женщину легкого поведения. Конечно, пастух отвечает за все, но три года тюрьмы за баранов – это много. И пять лет за убитую шлюху – тоже много. Тем более что женщину Сырбай пальцем не трогал. В ту ночь, когда ее зарезали, он отогнал баранов на верхнее пастбище за двадцать верст от села.
Женщина гуляла от мужа с Василием Плющом, полицейским из поселка Верхнее. Спроси любого в округе, кто ту бабу зарезал, и все знают: Плющ. Слух такой был: в ту ночь женщина сказала капитану, что хочет вернуться к мужу. Не потому что любит его, а потому что детей жалко. Плющ схватился за нож – и шабаш. Рядом с мертвой женщиной нашли кисет с табаком, а на кисете вышито серебряными нитками имя пастуха.
– Жена тот кисет вышивала. – Сырбай влил в горло полстакана самогонки, зажевал куском конины. – На день рождения подарок. А я посеял где-то.
– Кисет, оставленный на месте преступления, – это не прямая улика. Если бы у тебя был приличный адвокат…
– У меня тогда денег не было, чтобы сунуть судье или защитнику, – ответил Сырбай, разжевывая кусок конины. – Вот поэтому мне и присудили восемь лет. Пока я сидел, Плющ подбил клинья к моей жене, она тогда была красивой женщиной, из города сюда приехала. Я с ней во время учебы в институте познакомился. Ну, он воспользовался отсутствием мужа. Даже в моем доме жил, вроде как медовый месяц получился…
