Беляев распаковал пакет с банными принадлежностями, начал переодеваться.
Глава девятая
Московская область, пригород Балашихи.
21 октября.
Уже второй день Вадим Селиванов пребывал в беспокойстве. Вчера по дороге домой охранник банкира заметил, что за «Мерседесом» увязалась какая-то подозрительная машина с номерами, заляпанными грязью. Кухарка рассказала, что подъезде весь день торчали спортивного вида парни, одетые в новенькие комбинезона электриков. Парни, внешне не похожие на простых работяг, лазили со стремянки на стремянку, меняли исправные лампы дневного света, копались в электрощитах и вообще создавали видимость кипучей деятельности. Странно…
Возможно, все страхи – лишь худосочный плод расстроенных нервов и переутомления. Но береженого бог бережет, с утра банкира сопровождал на работу не один вооруженный водитель, как обычно, а три телохранителя. Селиванов сидел на заднем сидении джипа, с двух сторон зажатый мускулистыми плечами своих парней. Ездить с такими неудобствами он не привык, зато на душе стало спокойнее.
Селиванов хотел даже вызвать вторую машину сопровождения, но отказался от этой мысли. Во-первых, банкиров в Москве давно уже не отстреливают средь бела дня, как диких зверей, прошли те золотые годы. Во-вторых, окружающие чего доброго решат, что у него развивается острая паранойя. К обеду все вчерашние страхи забылись и развеялись, как дым с белых яблонь, но осмотрительный банкир охрану не отпустил. Прихватив своего референта Толика Моисеенко, всегдашнего партнера, мастера бильярда, отправился мыться в «Исток». Селиванов не изменял своим раз и навсегда устоявшимся привычкам, ведь суббота святой банный день.
Выйдя из джипа, Селиванов в сопровождении вооруженной охраны, прошел в просторную комнату отдыха, именуемую здесь каминным залом, за руку поздоровался с банщиком Артемом. Все готово к приезду постоянного клиента: гремит музыка в стиле ретро, светится экран телевизора, весело полыхают березовые дрова в большом высоком камине. На длинном столе, сбитым из березовых досок, выставили запотевшие пивные бутылки, бутерброды с икрой, копченая рыба, нарезанная толстыми кусками.
Селиванов распорядился, чтобы один из охранников занял место на дверях, рядом с Людой, дежурной по бане, второй телохранитель пусть останется в коридоре. А последний… Селиванов на секунду задумался.
– Ты будь здесь, – обратился он к третьему парню. – Сядь в углу и не маячь перед глазами.
Селиванов сбросил одежду, до пояса завернулся в простыню, устроился за столом. Перед тем, как совершить первый заход в парилку, он всегда выпивал пару стопок водки «Абсолют», чистой и прозрачной, как первая любовь, как слеза матери. Затем дегустировал рыбу и пиво. Референт Моисеенко уже набулькал шефу полную рюмку, придвинул тарелку с белужьим боком. Сам Моисеенко, как человек культурный, знакомый с азами этикета, сел в отдалении, с края стола, ожидая приглашения присоединиться к трапезе. И дождался.
– Садись поближе, – сказал Селиванов. – Наливай себе.
– Мне можно идти? – банщик выгнул спину в полупоклоне. – Или дровишек в камин подбросить?
– Подбрось, – ответил Селиванов. – И ступай себе с богом.
Селиванов чокнулся с Моисеенко, закусил рыбкой и уставился в экран телевизора. Транслировали документальный фильм об охоте на диких животных в Африке. Селиванов морщился, брезгливо кривил рот, наблюдая, как вертится с боку на бок, поднимает клубы красной пыли, смертельно раненая пантера. Он ненавидел охоту, а на своих знакомых, отправлявшихся участвовать в сафари, смотрел, как на недоделанных отмороженных кретинов.
При современном развитии ружейного дела, подстрелить хищника в саване, это все равно, забить до смерти безрукого, не способного к сопротивлению старика. Никакого удовольствия, только липкая кровь на кулаках. Шансы охотника и дичи должны быть равны, только тогда появляется изюминка, азарт, интрига.
– Выключи это дерьмо, – велел Селиванов референту. Приходилось не говорить, а кричать, так громко играла музыка.
– А музыку потише выключить?
– Не надо. А то в парилке не слышно будет.
Селиванов опрокинул вторую рюмку, накатил из бутылки кружку пива, сделал глоток. Селиванов подумал, что человеческая жизнь – всего лишь повседневная бессмысленная суета, да и только. Но и в этом мраке живут лучики света: русская баня, добрая выпивка, бескорыстные женщины, которые готовы отдаваться за полцены, а то и за бесплатно.
Он встал, подошел к зеркалу, всмотрелся в свое отражение.
Заплывшая жиром голая грудь, высокий живот, круглая обрюзгшая физиономия. На правой скуле свежий розово-синий шрам, формой и размером похожий на земляного червяка. Когда Селиванов улыбается или гневается этот червяк приходит в движение, ползет по лицу, словно живой. Отметину на скуле оставил гнутый нож одного дагестанца, которого Селиванов нагрел на большие деньги. Тот дагестанец сгнил на дне Истринского водохранилища. А шрам, вот он, свеженький, синенький, живой.
Надо бы согнать вес, сходить к пластическому хирургу, чтобы свел эту проклятую отметину на морде, – поймал себя на мысли Селиванов. Впрочем, о всякой белиберде, о тренажерах, штанге и пластической хирургии, он постоянно вспоминает, когда смотрит на себя в зеркало. Вспоминает и забывает. – Айда в парную, – скомандовал Селиванов своему референту, надел на голову белую шапку из шерсти и сбросил с себя простыню.
Беляев, одетый в синий короткий халат, спустился с лестницы вниз. На прежнем месте, за конторкой, сидела разрумянившаяся дежурная, то и дело поправлявшая высокую прическу. Она кокетничала с Николаем, одним из охранников Селиванова, занявшим кресло у двери. Обсуждали важную, животрепещущую тему: не холодно ли Николаю в такую непогодь ходить по улицам с бритой налысо башкой и еще без головного убора.
Беляев встал между женщиной и охранником, словно хотел продемонстрировать им свои голые волосатые ноги, худые, с заметной кривизной.
– Что-то у нас в бане совсем холодно, – пожаловался Беляев. – Просто поверните ручку термостата, – посоветовала Люда. – И температура повысится.
– А, понятно, – почесал затылок Беляев. – А банщика можно позвать? Нам бы четыре пива. И закусить. Найдется что-нибудь пожевать?
– Пицца вас устроит?
– Вполне.
Люда поморщилась. Очень не хотелось вставать, заканчивать задушевный разговор с охранником и тащиться на кухню, разогревать пиццу. Дежурная запомнила, как этот тип Жуков расплачивался: дрожащими руками все считал и пересчитывал бумажки и мелкие деньги. С одного взгляда ясно, что Жуков – просто крохобор, чертов жлоб и зануда, каких с фонарями не найдешь, значит, и чаевых от него не жди. – Артем, принеси четыре пива, – крикнула Люда.
Повздыхав, она поправила прическу, поднялась со своего места и поплелась на кухню размораживать пиццу. Проворный банщик уже появился из подсобки, пивные бутылки он держал донышками вверх, как эскимо.
