Колчин подумал, что следствие сейчас сосредоточено на одном-единственном возможном сценарии событий: диверсии боевиков на АЭС. Этот вариант имеет право на существование, но ведь возможны и другие...
— Подобная акция может занять, по нашим расчетам, не более десяти минут. При этом боевая группа должна состоять как минимум из семи человек, иметь на вооружении автоматическое оружие и гранатометы. Два боевика работают непосредственно с взрывным устройством. Остальные подавляют вооруженное сопротивление охранников и обеспечивают безопасность взрывотехников.
Борисов подошел к столу, на котором стоял видеомагнитофон и большой телевизор с плоским экраном.
— Сейчас вы увидите смоделированный на компьютере вариант штурма боевиками Белозерской АЭС. — Борисов вставил кассету в видеомагнитофон, включил телевизор. — В нашем случае преступники работают слаженно и организованно. Каждый знает свое место и участок. Такая осведомленность объясняется тем, что они действуют не вслепую, а располагают надежными источниками информации. Предположим, они подкупили работника АЭС среднего звена или чиновника «Минатома».
В зале засмеялись.
— Я говорю «предположим», — улыбнулся Борисов. — Лично меня боевики покупать не пробовали. Возможно, только потому, что домашнего телефона не знают. А рабочий телефон слушают друзья с Лубянки.
— И домашний слушаем, — крикнул кто-то.
Смех в зале сделался громче.
— Значит, хотя бы я вне подозрений. — Борисов развел руками. — Итак, предположим, чиновник снабдил их картами и схемами объекта. Перед операцией боевики прошли курс соответствующей подготовки, много раз репетировали эту сценку в полевых условиях. Даже соорудили макеты станции, скажем, в одну треть натуральной величины.
Колчин наклонился вперед, тронул Шевцова за рукав пиджака.
— Что-то срочное? — прошептал Шевцов.
— Срочное, — ответил Колчин. — Можно вас на секундочку?
— А подождать не можешь?
— Никак нет.
Шевцов поднялся, сделал знак Борисову: мол, извините, но продолжайте без меня. Вслед за Колчиным вышел из зала в просторный холл, где за письменным столом дежурный офицер в штатском коротал время за разгадыванием кроссворда. При появлении начальства офицер тут же спрятал книжку с кроссвордами в стол.
— Мы зациклились на одной-единственной версии: диверсия на АЭС или в хранилище ядерных отходов, — сказал Колчин. — Я был у сестры Людовича. И пришел к выводу, что этот персонаж в нашем деле — не случайный.
— На чем основаны такие выводы?
— Пока это лишь предположение, — ответил Колчин. — Вот сейчас этот мужик из «Минатома» говорил о чиновниках, которые за большие деньги могут продать боевикам карты и схемы АЭС. Теоретически могут. Возможно, что Людовича использовали в тех же целях. Он располагает важной информацией о многих важных оборонных объектах страны, которые он строил. Короче, надо вылетать в Пермь. Там умерла жена Людовича, там живет его единственный друг. Если повезет...
— Вот опять ты за свое, — оборвал его Шевцов. — Вылетать. Дадим поручение нашим сотрудникам из местного управления ФСБ, они решат все вопросы за день-другой.
— Я бы хотел сделать это сам, — настойчиво сказал Колчин.
— Иди в канцелярию, — кивнул Шевцов. — Выписывай командировку на один день.
— На два дня.
— Не смей со мной торговаться. Мы не на базаре. Ладно, пусть будет два дня.
Москва, Крылатское. 1 августа
Этот будний день предпринимателя Николая Павловича Трещалова был заранее расписан по часам. Но все планы рухнули еще ночью, когда совершенно неожиданно разболелся зуб. Трещалов проснулся, терпел, сколько мог, пытаясь снова заснуть. Но боль распространилась на верхнюю челюсть, захватила затылок. Трещалов поднялся с кровати и стал, как раненый зверь, метаться по большой квартире, вспоминая, где находится домашняя аптечка.
Спросить было не у кого, потому что его жена Виктория с детьми отдыхала в Греции. Трещалов зажег свет во всех комнатах, сделал круг по гостиной, выдвинул ящики бюро и секретера, но вместо лекарств нашел там наборы серебряных вилок, чайные ложечки и перьевую ручку, которую потерял месяц назад. В третьем часу ночи Трещалов понял, что домашней аптечки в его квартире просто не существует. Сделав это открытие, он налил себе стакан коньяка, залпом осушил его и нырнул в постель. Но заснуть так и не смог. Только голова разболелась.
Утром Трещалов чувствовал себя больным и разбитым.
Он позвонил секретарю Маше, велел связаться с деловыми партнерами, принести глубокие извинения и отменить встречи, назначенные на первую половину дня, а также обед в «Метрополе» с фирмачом из Италии. Приняв душ, вытерся, высушил волосы феном и глянул в зеркало на свое отражение. После бессонной ночи выглядит он не так уж и плохо: худощавый, но представительный мужчина, темные волосы, на висках благородная седина. Правда, правая щека немного вздулась.
Выпив кофе, Трещалов оделся и, сев в кресло, тупо уставился в экран телевизора. Он дожидался телохранителя Васю Анохина, который по раз и навсегда заведенному расписанию поднимался в квартиру босса без четверти девять, чтобы проводить его вниз, к машине. Трещалов открыл деревянную коробку, решив, что до появления Анохина успеет выкурить утреннюю сигару, но тут зазвонил телефон.
— Да, милая, привет, — отозвался Трещалов, узнав голос Насти, своей юной любовницы.
— Коля, у меня опять неприятности в этой шарашкиной конторе, которая до сих пор называется «Мосфильмом».
— Давай позже об этом поговорим. Я плохо себя чувствую, не спал всю ночь. Зуб болит...
Трещалов приготовился услышать слова сочувствия или что-то похожее на это, но Настя пропустила жалобы любовника мимо ушей. Даже не дослушала.
— Представляешь, только что звонит мне этот Жора и говорит, что съемки перенесли еще на неделю. Они меня хотят доконать, сволочи. Я уже на пределе. Не могу больше ждать, это выше человеческих сил. Неужели ничего нельзя сделать?
— Не знаю, детка, — поморщился Трещалов. — Это настолько срочно, что не может терпеть?
— А как ты сам думаешь? Что он из себя разыгрывает самого крутого? Чтобы сняться в эпизоде длиною в одну минуту, я жду целую вечность. А Жоре все по барабану, проклятый гомик. Главное, звонит и таким наглым высокомерным тоном заявляет...
Трещалов терпеливо слушал Настю и думал, что вместо сердца у этой девчонки бобина с кинопленкой. Она не просила у любовника того, что просили у Трещалова другие бабы: норковую шубку или часики с дорогими камешками. Настя помешана на идее, что в ней погибает великая кинозвезда. Чтобы реализовать себя, ей не хватает самой малости: знакомств с режиссерами и одной-двух выигрышных ролей. Пусть маленьких. А дальше, мол, отбоя не будет от предложений.
