Четверо суток Колчин и Буряк, сменяя друг друга, вели наружное наблюдение за конторой, скрывавшейся под вывеской благотворительного фонда «Приют милосердия».
Здание гуманитарной миссии, радеющей за попранные права чеченских сепаратистов, было, пожалуй, единственным местом в Варшаве, где Людович, впопыхах бежавший из своей квартиры, мог чувствовать себя относительно спокойно. За это время человек, напоминающий Евгения Дмитриевича, из «Приюта» на улицу не выходил. Ночами свет в окнах фонда не зажигали. Людович же привык засиживаться за бумагами далеко за полночь. Но что с того? Возможно, его комната находится в одном из подвальных помещений. А на улицу Людович не выглядывает из соображений безопасности.
Жизнь фонда протекала буднично и тускло.
В десять утра женщина средних лет открывала двери, заходила в помещение и отключала сигнализацию. Затем снова появлялась на крыльце и протирала тряпкой входную дверь, медную табличку в золоченой рамке и вытравленный кислотой рисунок: человеческое сердце на фоне раскрытой книги. В десять часов заступали на вахту два охранника, одетые в гражданские костюмы, они торчали в «Приюте» до конца рабочего дня.
Где-то к полудню приезжал управляющий Ежи Цыбульский. Он ставил свою подержанную «тойоту» двумя колесами на тротуар, неторопливо поднимался на крыльцо, открывал двустворчатую дубовую дверь и исчезал, чтобы не появиться на улице до семи вечера.
В течение дня «Приют» посещали десятка полтора-два одетых в черное мужчин и женщин кавказского типа. Видимо, эти люди рассчитывали выпросить в фонде немного денег. Просители в «Приюте» долго не задерживались. Мрачные и задумчивые, кавказцы спускались с высокого крыльца и терялись среди пешеходов. Судя по их лицам, получить в «Приюте» самую скромную материальную помощь — дело не то чтобы трудное, но заведомо безнадежное.
К исходу первого дня стало ясно, что наружное наблюдение за «Приютом» можно вести долго, неделю, другую, даже месяц — и не добиться ровно никакого результата. Выяснить, находится ли Людович внутри «Приюта», или он прячется в другом месте, не удастся, если не форсировать события. Вечером через посольского связника Буряк получил приказ войти в контакт с Цыбульским, прощупать его и, если это возможно, начать вербовочные мероприятия.
Ровно в полдень, как только Цыбульский появился на рабочем месте, в здание вошел Буряк. Высокий, плотной комплекции мужчина лет пятидесяти, с седыми вьющимися волосами, производил на окружающих впечатление человека, кое-чего добившегося в жизни. На плече Буряка висела сумка с фотокамерами и съемными объективами. Буряк заявил охраннику, дежурящему внизу, что у него к пану Цыбульскому есть разговор личного свойства, и легко добился разрешения пройти в кабинет управляющего.
Представившись своим немецким именем — Гюнтер Шредер, Буряк присел за стол для посетителей и подробно объяснил цель своего визита. Шредер — независимый фотограф, работающий по заказам иллюстрированных глянцевых журналов. Буряк положил на стол визитную карточку. В настоящее время он сотрудничает со «Штерном», заказавшим фотографу серию снимков о благотворительных фондах, действующих в странах Восточной Европы. Фондах, оказывающих помощь независимым государствам Закавказья и Чечне. К сожалению, список адресов подобных гуманитарных миссий год от года делается все короче...
Цыбульский сидел за старинным письменным столом с резными ножками и вежливо слушал ту ахинею, которую нес ему Буряк. Глаза управляющего были тусклы и безжизненны, он откровенно скучал, с трудом сдерживая зевоту. Он хотел дослушать собеседника и ответить вежливым, но твердым отказом: фотосъемка внутри здания запрещена уставом фонда.
Шредер продолжал говорить. Он хотел бы не просто сделать серию фотографий в помещении «Приюта», но и внести в кассу, точнее — передать в руки Цыбульского, некую денежную сумму, которой управляющий вправе распорядиться по собственному усмотрению. Разумеется, лично он, Шредер, уверен, что деньги будут потрачены на благородные дела, на помощь нищим кавказским беженцам.
— О какой сумме идет речь? — зашевелился в кресле управляющий. При упоминании о деньгах в его глазах блеснул алчный огонек.
— Ну, скажем, тысяча долларов — это не слишком скромный взнос, наличными? — задал свой вопрос Шредер.
Цыбульский, вообще-то рассчитывавший всего на пару сотен, приятно удивился этой щедрости, но виду не показал. Встал из-за стола, попросил на раздумье один день.
Шредер ушел, а управляющий, не откладывая дело в долгий ящик, схватил телефонную трубку и принялся наводить справки о посетителе. Удалось выяснить, что частное фотоагентство, как указано на визитке, действительно существует и находится в Гамбурге, а его хозяин Гюнтер Шредер время от времени работает на различные европейские журналы, в основном легкомысленные издания для мужчин. Но несколько раз выполнял задания более или менее солидных журналов, например «Штерна». Эта информация Цыбульского вполне удовлетворила.
Буряк появился в здании «Приюта» в половине третьего дня, в то время, когда Цыбульский как раз закончил обед и раздумывал, выпить ли ему пару пива прямо сейчас или отложить это дело до вечера. Когда охранник позвонил ему снизу и доложил, что явился тот самый вчерашний посетитель, пан Цыбульский спустился вниз по застеленной ковровой дорожкой лестнице, чтобы лично встретить гостя и засвидетельствовать ему свое уважение.
Беседу, как и вчера, начали в просторном, но темноватом кабинете управляющего на втором этаже.
Ежи Цыбульский, строгий и торжественный в своем черном костюме и темно-серой рубашке, говорил тихо, стараясь не смотреть в глаза собеседнику. Бледное лицо, запавшие щеки, очки в металлической оправе создавали образ аскетичного, умеренного в желаниях человека, посвятившего свои скромные таланты служению Господу Богу и защите прав и свобод угнетенных народов.
— Мы благодарны за любую помощь, — говорил Цыбульский, расхаживая вдоль длинного стола, за которым сидел Буряк. — Тысяча долларов для нас — немалые деньги. Хотя такой солидный журнал, как «Штерн», мог быть немного щедрее. Это так, между нами говоря.
— «Штерн» — коммерческое предприятие, которое нечасто занимается благотворительностью, — ответил Буряк. — Кавказским беженцам должны помогать...
Цыбульский поспешил закончить фразу за Буряка:
— Все благородные люди, для которых права человека — не пустой звук. В том числе и солидные европейские издания.
Буряк прекрасно понимал, куда клонит Цыбульский. Управляющий внаглую набивал цену за бесполезные фотографии, которые на самом деле не стоят и десяти центов, а тут тысячи баксов мало.
— Тем не менее — благотворительность не наш профиль, — не сдался Буряк, который не хотел тратить казенные деньги на этого жадного прощелыгу. — Если вас не устраивают мои условия... Что ж, мне придется поискать другие адреса.
Буряк поднялся со стула.
— Устраивают, — спохватился Цыбульский. — Вы можете начать съемку в любое время. Хоть сейчас.
