Урманцев сегодня имел возможность убить Цыганкова одним ударом сапога. Но не убил, оставил жить, потащил с собой лишний рот. И пощадил Цыганкова вовсе не потому, что Климов сказал слово в защиту парня. Значит… Урманцев планирует убить Цыганкова позднее, когда закончатся харчи. Убить и разделать на части тем самым самодельным ножом.
Климов мерил шагами бескрайнее пространство и безучастно думал: «Первым Урманцев съест Цыганкова. А дальше моя очередь стать шашлыком. Именно шашлыком, потому что котелка у нас нет. Мясной бульон из меня не сваришь. Но это произойдет через неделю, не раньше. К тому времени я настолько выдохнусь, так устану, что даже не вскрикну, когда он станет резать мое горло. Чего доброго ещё и „спасибо“ скажу».
Сзади, все больше отставая, плелся Цыганков.
Его мучили не физическая усталость и не страшные мысли. Цыганкова мучил голод. Он то и дело нагибался к земле, срывал свежие побеги ягеля, напоминавшие вкусом морскую капусту. Мох рассыпался в пальцах на мелкие шарики, Цыганков совал шарики в рот, тщательно пережевывал и глотал. Ягель годился в пищу только оленям, но он быстро набивал и человеческий желудок, создавая иллюзию сытости.
После полудня Цыганкова первый раз вытошнило.
Он сбросил на землю палатку, опустился на корточки, вытянул вперед голову. Первым остановился Урманцев. Климов тоже встал, оглянулся назад. Он наблюдал, как густая бело-зеленая кашица лезет изо рта Цыганкова, словно нечистоты их канализационной трубы. Минут десять ждали, пока Цыганков придет в себя, наконец, тронусь в путь.
Еще через полчаса желудок Цыганкова забурлил, заклокотал и окончательно расстроился. Цыганков останавливался каждые десять минут, спускал с себя штаны и присаживался на корточки, подставляя ледяному ветру нежный зад. Урманцев и Климов ждали, когда он облегчится. Но через уже четверть часа следовала ещё одна остановка.
– Иди первым, – рявкнул Урманцев и подтолкнул Цыганкова в спину.
Ноги плохо слушались Цыганкова, парня шатало ветром. Климову пришлось нести мешок и палатку. Урманцев злился, подгонял Цыганкова пинками в зад, матерился и повторял, что если ещё раз Цыганков захочет справить нужду, ему не жить.
В половине первого вышли к асфальтовой дороге, по которой изредка, с интервалом в четверть часа, проходили машины. Залегли в придорожной канаве, подкрепились воблой и сухарями.
– Надо захватить какую-нибудь тачку и дернуть на четырех колесах в Ижму, – Климов лежал на откосе и смолил самокрутку. – Тогда успеем…
Урманцев даже не дослушал.
– И думать забудь, – ответил он. – Никакая тачка здесь не остановится. А если нас в этих бушлатах заметит кто из водителей – кранты. Водила доедет до первого мента. И нас повяжут.
Выбрав момент, когда на горизонте не было машин, перешли дорогу и скрылись в низкорослых березовых зарослях.
* * *
Лудник и Хомяков долго петляли на «газике» по бездорожью, пока не выбрались на грунтовую дорогу. Часто сверяясь с картой, проехали ещё километров сорок и, наконец, наткнулись на асфальтовую дорогу, ведущую на юг, к Ухте. Однако выезжать на магистраль Лудник не торопился, он дал обратный ход, съехал с грунтовки в мелколесье.
Ночь зэки провели в машине, спали по очереди.
Ранним утром перегрузили банки консервов в объемистые рюкзаки. Бросив машину в овраге, пешком дошагали до трассы. В приличной одежде, с новыми рюкзаками, Лудник и Хомяков ничем не походили на беглых зэков, напоминали, скорее одичавших геологов или артельщиков, собравшихся в город пожить неделю человеческой жизнью. В семь утра их подобрал автобус с красным логотипом «Спецстрой» вдоль кузова. В салоне дремали строители, возвращавшиеся в Ухту после месяца вахтовых работ на дальней газонапорной станции.
Новые пассажиры не вызвали подозрений водителя, даже не взявшего с них деньги за проезд.
Зэки бросили неподъемные рюкзаки в проходе, сами устроились на заднем сиденье, надвинули на носы козырьки кепок и, казалось, проспали до того момента, когда автобус поравнялся с постом дорожно-постовой службы на въезде в город. Младший лейтенант дал отмашку полосатым жезлом, автобус остановился на обочине. Милиционер поднялся в салон, взял из рук водителя путевой лист, пробежал бумажку глазами и спросил, подбирал ли автобус попутных пассажиров.
– Пассажиров? – переспросил водитель и на пару секунд задумался.
Сидевший у окна Хомяков закрыл глаза, до боли в суставах сжал кулаки. Лудник, притворяясь спящим, склонил голову набок, сквозь прищур глаз, наблюдал за происходящим, напряженно вслушивался в разговор водилы и мента. Правую руку Лудник запустил во внутренний карман куртки, большим пальцем поставил курок пистолета в положение боевого взвода.
Если милиционер подойдет к ним и спросит документы, Лудник сделает вид, что ищет ксиву в кармане и пальнет менту в живот через ткань куртки. А дальше, как Бог пошлет. Дорогой Лудник сложил в голове несколько вариантов отступления. Можно наставить пушку на строителей, высадить их из салона, развернуть автобус и постараться уйти от возможной погони. Или…
– Я пассажиров не брал, – соврал водитель. – Вообще на трассе не останавливался.
Не хотелось, чтобы милиционер отнимал время, проверяя в автобусе чьи-то документы, задавая пустые вопросы.
– Хорошо, следуйте дальше.
Лейтенант вернул водителю путевой лист. Перед тем, как выйти из автобуса, всмотрелся в лица просыпавшихся мужиков.
Вроде бы, ничего подозрительного.
Автобус тронулся в путь, через полчаса остановился перед зданием строительного треста, через дорогу открытые ворота колхозного рынка. Пассажиры один за другим, выбрались из салона. Последними оказались Лудник и Хомяков. Сориентировавшись на местности, они завернули на рынок, за полцены продали рюкзак мясных консервов какой-то женщине, торговавшей с рук моченой клюквой и сушеными грибами. Другой рюкзак облегчили у коммерческой палатки, отдав продавщице по дешевки сардины в масле.
В пивную заглядывать не рискнули, боясь облавы или проверки паспортов. Взяли бутылку водки, за пять минут раскроили её на задах летней уборной, подавились все теми же сардинами и сухарями.
Выйдя с рынка, поймали машину и отправились в другой конец города по знакомому Луднику адресу. Не доехав два квартала до нужного места, вышли из машины, оставшуюся часть пути прошли пешком. Окраинная кривая улица поднималась в горку, она была застроена убогими одноэтажными домишками, почерневшими от старости.
Лудник вошел во двор через калитку, поднялся на крыльцо, постучал кулаком в покосившуюся дверь. Дом казался нежилым. Окна где закрыты газетами, где занавешены желто-серой марлей. Лудник долго барабанил в дверь, наконец, шевельнулась марлевая занавеска, скрипнула половица. Здесь, доме семнадцать на Малой Дубовой улице, помещался притон, где проводили время воры низкого пошиба и марухи, где скупали краденое и курили дурь.
