– Можешь оставить мне ключи от своей квартиры, – сказал Гецман. – Не волнуйся. У меня они будут в сохранности. Пришлю нашу уборщицу вытереть пыль, цветы полить.
– Заранее благодарен.
Акимов на секунду задумался, в его планы не входило оставлять Гецману ключи от квартиры. Но и отказаться нельзя. Гецман человек с острым нюхом, весьма подозрительный, еще заподозрит какой-нибудь подвох. Акимов вытащил из кармана связку ключей, протянул их Гецману.
– Теперь зови своих водителей, напутствуй их. И по коням. Да, последний совет: не делай ничего такого, чего не сделал бы я.
Гецман поднялся, крепко пожал руку Акимов, похлопал его по плечу. Когда тот вышел из бытовки, Гецман придвинул стул к окну.
Через щель в занавесках он разглядывал пространство ангара, способное вместить пассажирский самолет среднего класса. Он видел грузовики, водителей, видел Акимова, отдающего последние команды.
Напустивший на себя строгость Акимов, знал, что начальник его видит и слышит. Работая на зрителя, старался говорить громко, веско.
– «Уралы» – машины вам знакомые, – говорил Акимов. – Технические характеристики известны: нечто вроде боевой машины пехоты только без вооружения и брони. В салоне из удобств обогреватель и пепельница.
Акимов прошелся перед водителями, остановился перед Рогожкиным и ткнул ему в грудь пальцем.
– Ты поедешь вместе с ним.
Теперь палец Акимова был направлен в сторону Величко.
– А я поеду вместе с ним, – Акимов кивнул на Каширина. – Оптимальное сочетание. И прошу не спорить.
В эту минуту Величко захотелось именно поспорить.
– А чего я должен ехать с этим сопляком? – пробасил он.
– Почему бы и нет? – Акимов был готов к любым вопросам. – Коля Рогожкин хороший парень. У него прекрасное пищеварение. Его не пучит, он не страдает хроническим метаболизмом.
– Чего-чего? – не понял Величко.
– Он не будет всю дорогу пердеть и портить воздух, вот чего. И вообще, у Коли почти нет человеческих недостатков. Он даже не голубой. Вопрос исчерпан?
– Закрыт, – кивнул Величко.
– Кому первому садиться за руль, решайте сами, – добавил Акимов. – Все, парни. Первую машину веду я, вы следуете за мной. За вами «Жигули».
* * *
Гецман не хотел светиться перед водителями, не хотел выступать. Но распоряжения, которые отдавал Акимов, слушал внимательно. Сердце Гецмана билось легко и спокойно. На Акимова можно положиться, он умеет себя поставить. В эту минуту Яков Семенович забыл тревоги последних дней и вспомнил сына, восьмиклассника Антона. Это свежее воспоминание заставило Гецмана улыбнуться.
Сегодня за завтраком Антон вздумал пожаловаться отцу на директора школы. «Он ко мне придирается, – говорил Антон. – Учителя ему капают, а он меня достает. Хоть бы ты его немного…» Антон не договорил, только просительно посмотрел на отца. Гецман допил кофе. «Передай своему директору, дословно от меня передай вот что, – Яков Семенович налил себе вторую чашку. – Если он еще раз к тебе придерется, ему пустят кровь. Скажи: у меня отец крутой гангстер, он пришлет своих ребят. И они превратят голову директора в задницу».
Гецман глотнул кофе, вспомнил внешность директора школы. Лысоватый, затюканный мелкими делами, пришибленный жизнью дядька. Смотреть на него больно. А костюм… Он насквозь провонял нафталином, наверное, пошит лет десять назад. Не меньше.
«Хотя, у твоего директора и так вместо головы зад. Моим ребятам долго возиться не придется, – Гецман заливисто рассмеялся. – Сынок, не слушай меня. Я же шучу. В твоей школе прекрасный директор. И учителя очень хорошие. Ты директора слушай. И вообще… Старайся». Антон выглядел разочарованным: «Жаль, что ты шутишь. Лучше бы ты вправду пустил ему кровь».
Семен Яковлевич встал из-за стола, потрепал сына по голове. «Вот вырастишь, сам ему кровь пустишь. А потом вырежешь из старика больное сердце. Положишь его сердце в холодильник, станешь любоваться своей работой. О кей? Вот и ладно. Теперь у тебя в жизни есть цель». Довольный собственным остроумием Гецман стал собираться на службу.
Он считал, что хорошая шутка и вообще здоровый юмор улучшает работоспособность. И еще важен воспитательный момент, правильное общение с сыном. Внизу у подъезда Гецмана уже ждал представительский «Мерседес».
…Сейчас из своего окошечка Гецман видел, как водители расселись в машины, минут десять прогревали двигатели. Наконец, «Уралы» тронулись. Но Гецман не вздохнул с облегчением. Он вдруг подумал, что теперь все еще только начинается.
* * *
За руль второй машины сел Величко.
Рогожкин не попытался завести знакомство с напарником. Едва машина тронулась, сон быстро сморил его. Стянув кроссовки, Рогожкин повалился боком на широкое сидение, поджав под себя ноги. Сновидения Рогожкина оказались короткими, какими-то отрывочными.
Виделось ему, будто они вместе с рыжеволосым другом Артемом Чулковым гуляют в Парке Культуры. Бредут неизвестно куда берегом Москвы реки. День летний, яркий, вокруг полно народа. Дети сосут мороженое, обнимаются парочки, старики выползли погреться на солнце.
Все чему-то радуются. Один Чулков сосредоточен и хмур. «Может, пивка рванем по кружке?» – предлагает Рогожкин. Чулков отрицательно качает головой: «Такую жару с пива пот прошибает». Они бредут дальше, Чулков ведет пальцем по гранитному парапету набережной. «А, может, сосисок купим, – снова предлагает Рогожкин. – Жрать хочется». Чулков грустно качает головой: «Мне не хочется. Себе купи».
Рогожкин останавливается.
"Погоди, разве тебя не убили тогда? В том кабаке, в «Поднебесье»? Чулков кивает: «Убили. Уже схоронили меня пять дней назад. На Кунцевском, рядом с бабкой. Хорошее место, тихое. Будешь в тех краях, заходи». Теперь понятно, почему Чулков такой хмурый: чему радоваться, если тебя грохнули?
Рогожкин трет лоб, силясь понять происходящее: «Подожди. Если тебя схоронили, так чего ж ты тут… Среди живых… Ты ведь должен там, на Кунцевском лежать. Чего ж ты тут ходишь?» Вопрос остался без ответа.
Почему-то средь бела дня пальнули салют. Народ, то ли напуганный, то ли обрадованный этим внезапным залпом, пришел в движение, люди со всех ног побежали неизвестно куда. Может, представление смотреть на летней эстраде. И Чулков потерялся в толпе.
От второго залпа салюта Рогожкин проснулся.
Хмурилось раннее утро.
Серый залитый дождем асфальт отражал серое небо. Дорога в четыре ряда поднималась в гору. С обеих сторон шоссе обступил влажный хвойный лес. Рогожкин посмотрел на наручные часы: половина шестого утра.
Он согнулся, натянул на ноги кроссовки и, окончательно расставаясь со странным сном, глубоко зевнул. Впереди по небу полоснула извилистая бело-голубая молния. Неровный вибрирующий раскат грома, похожий на залп салюта, прокатился в вышине.
