Величко тоже спотыкался, рвал брюки, проваливался в норы сусликов, но чудом сохранял равновесие. Покрышки от «Жигулей» тянули руки. Темнота вокруг была плотной, почти осязаемой. Казалось, ночь можно потрогать руками.
Акимов остановился, велел Рогожкину достать фонарик и идти первым, освещая путь.
– Иначе мы досветла дорогу не найдем, – сказал Акимов.
Величко взял себе третью покрышку, освободив Рогожкину руки. Тот достал из кармана плоский фонарик. Теперь зашагали веселее. Наконец, уперлись в невысокий заборчик, пошли вдоль него, свернули в переулок.
Над поселком разлилась звенящая тишина. В своих маленьких домиках спали люди, спали собаки в будках. Только где-то рядом чирикал страдавший бессонницей сверчок. Акимов зашел вперед Рогожкина, поставил покрышки у забора, отвернул завертку калитки, пропуская спутников вперед.
Тропинкой, петлявшей между сохлых кустов боярышника, они подошли к крыльцу. Акимов костяшками пальцев постучал в окно. В доме послышалось неясное шевеление. Чьи-то приглушенные голоса, мужской и женский. Шелохнулась занавеска, в окне показалось мужское лицо и тут же исчезло. Акимов поднялся на две ступеньки крыльца.
– Кто там? – спросили мужской голос с другой стороны двери.
– Это я, Акимов.
Щелкнула задвижка, отворилась дверь. Хозяин, высокий худой мужчина, одетый в длинные черные трусы и майку без рукавов, пожал руку Акимову. Провел гостей за собой, зажег жировую свечу и поставил ее на низкую железную печку. Фитиль загорелся ярче, свеча зашипела, забрызгала по сторонам капельками расплавленного сала.
* * *
Хозяин поочередно протянул руку Рогожкину и Величко, представился:
– Галим Чоканович Мусперов, учитель. Для краткости просто Галим.
Покрышки сложили у двери, одна на одну.
– Спасибо, – поблагодарил Галим. – А то угля в этом году больше не обещают. Мне, как учителю, привезли одну тонну. А ночью почти весь уголь разворовали. Проходите в комнату.
Он взял с подоконника сапожный нож, проверил, хорошо ли режется резина покрышек, и остался доволен. Гости прошли на половину учителя. Единственная комната поделена надвое перегородкой. В середине перегородки вырезан прямоугольник, который занимает низкая металлическая печка. Дымоход наладили не через крышу, а через оконную форточку. Видно, железное колено пропускало дым. Воздух в комнате был хоть и теплый, но застоявшийся, отдающий угольной копотью.
Величко устроился на стуле. А Рогожкин рассматривал интерьер комнаты. Конечно, при блеклом свете жировой свечи всего не разглядишь. Но и без света понятно, небогатое тут житье. Пара стульев. У печки низкая узкая кушетка, на которой спит учитель. В темном углу газовая плита. У окна письменный стол с одной тумбой. А что это на столе, темное длинное?
Рогожкин вздрогнул: это же гроб.
– У вас что, покойник в доме?
– Нет, – покачал головой Галим. – Мать год назад ездила в Россию. Там купила себе гроб соседке, русской старухе, и привезла сюда. У нас совсем нет леса. Гробы очень дорогие. А соседку похоронили, пока мать была в отъезде. Используем гроб не по назначению.
Учитель для наглядности подошел к столу, поднял крышку. Гроб с верхом набит мелкой картошкой. Рогожкин хихикнул и занял второй стул. Акимов поправил одеяло, сел на разобранную койку. Учитель заявил, что сидеть ему не хочется, остался стоять. С другой стороны перегородки закашлялась женщина.
– Мать заболела, – пояснил Галим. – А я еще вечером понял, что вы приехали. Сосед через улицу прибежал, говорит: человека убили и столовую сожгли. Ну, думаю, это вы приехали. Обрадовался.
– А Назаров сейчас где? – спросил Акимов.
– Он уехал отсюда больше месяца, – ответил Галим. – Избил свою женщину цепью и уехал. Раньше Назаров со своими бандитами грабил водителей дальнобойщиков. А тут цены на мясо сильно взлетели. Теперь он нашел более прибыльное дело. Угонит из России скот, переправляет через границу, здесь продает перекупщикам.
– И что покупают ворованный скот?
– Почему не купить, если есть деньги? А вам надо уходить. Утром в поселок приедет милиция. Человека на лошади послали сообщить. Будут сгоревшую столовую смотреть. Нельзя вам тут оставаться.
Старуха за перегородкой надрывно закашлялась.
– Где мне искать Назарова? – спросил Акимов.
– Я слышал, они гонят скот разными маршрутами до центральной усадьбы колхоза Жубанова. Это раньше она была усадьбой. Теперь на все село несколько стариков осталось. Это километрах в тридцати пяти отсюда. Удобное для таких дел, совсем безлюдное место. Туда приезжают перекупщики, берут у Назарова скот.
– Что он сам до места коров гонит?
– Зачем сам? Этим занимаются его люди. Сам он приезжает, чтобы получить деньги от перекупщиков и рассчитаться со своими парнями.
– Будешь нашим проводником? Я заплачу.
– Дело не в деньгах.
Галим задумчиво теребил черные коротко стриженые волосы. Старуха, внимательно слушавшая разговор ночных гостей, беспокойно заворочалась на койке, засопела, закашлялась еще громче. Видимо, хотела своим кашлем предостеречь сына от необдуманного и опасного шага. Галим продолжал раздумывать.
– Без тебя мы вряд ли найдем Назарова, – сказал Акимов. – Тогда, считай, все насмарку. Скоро нам нужно возвращаться обратно через границу. Если согласен, скажу только одно: дело рискованное. – А, что мне терять? – махнул рукой Галим. – Работу? Школа закрылась два года назад, с тех пор я не учу детей. Обещали открыть мусульманскую школу, изучать адат и шариат. Но и это заглохло. В этой глуши негде подработать. Тут никто не станет брать частные уроки французского. Так что, я с вами.
Старуха разразилась таким страшным кашлем, что зазвенело оконное стекло. Галим подошел к газовой плите, открыл дверцу духового шкафа, вытащил оттуда брюки, свитер, матерчатую куртку и солдатские ботинки с толстыми подметками. Стал одеваться.
– Что одежда в плите делает? – спросил Рогожкин. – Жарится?
– Четыре года назад на областном конкурсе сельских учителей мне присудили второе место. И приз – эту плиту. Газ сюда не провели. Плита у меня вместо бельевого шкафа.
Учитель сел на койку и стал зашнуровывать ботинки. Рогожкин покачал головой. Да, дом полон бесполезных вещей. Гроб без покойника, плита без газа, печка без дров… Акимов, решивший, что сыну лучше попрощаться с матерью один на один, без посторонних людей, поднялся:
– Мы подождем на улице.
Втроем они вышли из дома, присев на корточки, закурили. Ветер немного стих. Из темной вышины на землю падали первые снежные хлопья. За дверью слышались голоса, женский и мужской. Говорили по-казахски. Наконец, старуха замолчала, стала сновать по тесной комнате, собирая сына в дорогу.
Скурили по две сигареты, пока вышел Галим.
