Рогожкин остановил грузовик впритирку с покосившимся на сторону низким забором. Он посмотрел на домик. На дорогу выходит одно окно в торцевой стене, занавешенное марлей. Видно пустое крыльцо, к соседнему домику бежит серая кошка с рыжими пятнами на спине. Во дворе никого. Рогожкин хотел вылезать, но Акимов схватил его за руку, стиснул пальцами локоть. Достав из кармана пистолет, сунул его в руку Рогожкина.
– На всякий случай. Ты сиди здесь и не высовывайся. Схожу на разведку. Мало ли что…
Акимов спрыгнул с подножки, но во двор заходить не стал. Обошел машину, остановился, прислушался. Тихо. Акимов ухватился руками за борт, подпрыгнул и залез в кузов. Он долго копался в ящиках, переставляя их с места на место, пока не нашел то, что искал.
* * *
Литвиненко сидел на корточках возле окна и, оставаясь невидимым с улицы, сквозь марлевую занавеску наблюдал за происходящим. Литвиненко видел, как в тридцати метрах от дома остановился грузовик. Почему-то один грузовик, а не два, как должно быть. Человек в солдатском бушлате вылез из кабины, но к дому не пошел, не открывая борт, вскарабкался в кузов. Видимо, в кузове Акимов, он и есть. Водитель остался на своем месте.
В затылок Литвиненок дышал молодой помощник Сергей Коробов.
– Что это он в кузов полез?
Литвиненко не ответил, он поднес к глазам бинокль. Теперь хорошо видно: молодой человек, сидящий за рулем, не Каширин. Очевидно, за рулем подонок Рогожкин.
– Каширина здесь нет, – сказал Литвиненко.
– Может, пристрелим этих двух сук? – предложил Сергей.
– Если мне понадобится твой совет, я спрошу.
Литвиненко пересел на стул. Тесное помещение дома, поделенное перегородкой, было заполнено сигаретным дымом и удушливым запахом несъедобной жратвы, которую старуха, мать Галима, стряпала на металлической печке. Уж двое суток, как Литвиненко вместе с Сергеем Коробовым несли вахту в этом доме, точнее, в этой трущобе, размером чуть больше спичечного коробка. За столь короткий срок Литвиненко, кажется, насквозь пропитался миазмами нищеты, зарос грязью и стал противен самому себе. Слава Богу, ожидание не сильно затянулось.
Похоже, дело идет к концу. Один грузовик появился. Правда, Каширина не видно. Не беда, найдется, Каширин где-то рядом. А грузовик теперь никуда не денется. В доме на противоположной стороне улицы сидят люди Гецмана, в общей сложности четыре человека, и держат «Урал» на мушке. Еще три человека торчат в соседнем доме на этой стороне улицы.
В принципе, Рогожкина и того мужика, что сейчас копошится в кузове, пришить ничего не стоит. Это самое простое, но не самое умное решение. Стрелять по кабине опасно, пуля может срикошетить. Кузов забит оружием, патронами и взрывчаткой. Если взрывчатка рванет, пожалуй, от этого Богом забытого села и названия не останется. Вспоминать название будет некому. Тут надо действовать с умом, осторожно, даже дипломатично.
И если уж стрелять, то с близкого расстояния.
Литвиненко прищурился. Бабка сидит на топчане и, по всей видимости, волнуется. Лицо у старухи неприятное, бесстрастное и неподвижное, как у восковой куклы. О чем думает эта чертова ведьма? От этой Шары Исаевы не знаешь, какой подлости ждать. Она за своего Галима глотку перегрызет. Старуха задвигалась, хотела встать со своего топчана, выглянуть в окно.
– Сиди, не рыпайся, – Литвиненко погрозил старухе кулаком. – А иначе…
Литвиненко не стал вдаваться в долгие объяснения, просто плюнул на пол и растер плевок ботинком. Он придвинул стул ближе к окну, взял у Сергея бинокль. Акимов перебросил ногу через борт кузова, спрыгнул на землю. Подошел к калитке, потянул ее на себя, вошел во двор дома.
* * *
Приняв решение, Литвиненко поднялся на ноги, сунул пистолет в карман куртки.
– Вы куда? – встрепенулся Сергей.
– Возьми автомат, сядь к окну и держи его на мушке.
Хлопнув дверью, Литвиненко вышел на крыльцо, спустился по кривым ступенькам, загаженным куриным пометом. Он шагал навстречу Акимову, держа раскрытые ладони перед собой, чтобы тот видел: перед ним безоружный человек. Акимов остановился, он видел бритого наголо здоровенного мужика. Видел, как марлевая занавеска на окне шелохнулась. Акимов, держа руки в карманах бушлата, отступил на шаг.
Литвиненко остановился в трех метрах от него.
– Поговорим? – спросил он.
– Можно, – кивнул Акимов. – Вы, собственно, кто?
Литвиненко постарался выдавить из себя доброжелательную улыбку. Но улыбки не получилось, лицо, словно судорога свела, и вышла презрительная гримаса. Литвиненко опустил руки, но не рискнул сунуть их в карманы куртки.
– Моя фамилия Литвиненко, – сказал он. – Не слышал? А вот ты, кажется, Акимов. Не ошибся? Давайте так. Я коротко обрисую ситуацию. А затем ты сам примешь решение. О кей?
– Обрисовывай.
– Посмотри на меня. Как ты, возможно, заметил, я не какой-нибудь лошина с Казанского вокзала. Я деловой конкретный человек. Поэтому и предложение мое деловое и конкретное. Некий кретин похитил чужие деньги. Могу назвать сумму. Деньги настолько большие, что для тебя, простого человека, это абстрактная космическая величина. Короче, этот человек затесался в вашу компанию. Его фамилия…
– Его фамилия Каширин, – договорил Акимов.
– Правильно. И мне он нужен, живой или мертвый, – сказал Литвиненко. – Ты неглупый человек, поэтому можно договориться. Мои условия очень выгодные. Тебя самого ищет Гецман. Здесь, в соседних домах, его люди. Это не какие-нибудь рыночные рэкетиры, а настоящие боевики. Они хотят получить назад груз. Это раз. И еще твою голову. Как сувенир. Это два. На оружие, которое лежит в машинах, лично мне глубоко насрать. И насчет головы вопрос спорный. Тут мы могли бы договориться полюбовно.
– Вот как? – удивился Акимов.
– В грузовики пересядут другие люди. И повезут оружие к месту назначения. Голова останется на вашей шее. Я не буду советовать, что вам делать, а чего не делать. Сами решайте. Ну, как вам предложение?
– В чем, собственно, заключается предложение?
Литвиненко вздохнул. Он не любил, когда, такие бабы, как этот Акимов, разыгрывают из себя крутых мужиков. Затевают странную торговлю, когда базарить уже не о чем.
– Вам оставляют жизнь, – сказал Литвиненко. – Вам и этому сопляку, который сейчас сидит за рулем. Величко мы тоже не трогаем. И Галима. А вы отдаете мне Каширина. Как вам, четыре жизни в обмен на одну?
Акимов чмокнул губами, будто послал кому-то воздушный поцелуй.
– Хорошее предложение, без бля. Еще пару дней назад я бы всерьез его обдумал. И, возможно, даже согласился.
– Соглашаться все равно придется. Если вы не отдадите мне Каширина… Я просто вынужден буду пойти на крайние меры. Каширин все равно труп. Вам его не спасти. Погубите себя и всех ваших друзей. Спросите у Рогожкина, ему охота умирать?
