– Открывай, Петя, а то дверь вышибу.
– Я уж бегу, открываю, – заволновался Афонин. – Уже тут.
Он повернул замок, пропуская в коридор двух гостей. Капитана Сыча он узнал сразу, а вот второй мужчина, одетый в гражданский костюм, раньше на глаза не попадался. Афонин провел гостей в комнату, насквозь пропахшую жареными семечками и папиросным дымом, усадил Сыча на кровать, сам устроился на табурете. Другой гость сел на стол.
Афонин почти без запинки ответил на все вопросы: имя, год рождения, разведен, детей нет, был осужден за кражу, в настоящее время судимость снята… И прочая чепуха. И тут, болтая языком, запоздало вспомнил, что большую банку из-под кофе, куда последние три года складывал все сбережения, по дурости оставил под кроватью. Ту банку Афонин прятал на заднем дворе за дровяным сараем. Там люди не ходят, а укромных мест много. А вчера принес банку, чтобы сунуть в нее дневную выручку, и не успел перепрятать.
– Значит, до сих пор без работы болтаешься? – спросил Сыч.
– В настоящий момент занимаюсь коммерцией, – с достоинством ответил Афонин. – Я бизнесмен.
– И как же ты копейку зарабатываешь?
– Торгую семечками на здешнем рынке, – бездумно бухнул Афонин и понял, что попал в сети, расставленные ментом.
– И много денег намолотил? – живо заинтересовался Девяткин. – Давай вместе посчитаем. Люблю я это дело, бабки считать. Ну, где они у тебя?
– Нет у меня никакого дохода, – Афонин готов был заплакать. – Одни убытки и слезы.
– Отлично. Тогда клади на стол санитарную книжку. И не забудь разрешение на торговлю от администрации рынка, – скомандовал Сыч. – Что смотришь? Живо.
– Да я пока не успел ничего оформить, – заюлил Афонин. – Только начинаю дело. Приглядываюсь, что и как. Уровень цен, конкуренция и всякое такое… Бизнес, понимаешь ли…
– Ладно, – Девяткин кивнул на полмешка семечек у подоконника. – Заплатишь штраф за незаконную торговлю. Тут, в твоей конуре, проведем обыск. Изымем предмет торговли, то есть вот эти семечки, и всю незаконную выручку. А вот капитан Сыч устроит тебя в кондей. Суток на пятнадцать, я так полагаю.
– Говорю же: нет сейчас никакого бизнеса! Семечки мои вам покоя не дают… Может, если бы жена не умерла от рака, если бы жива была… Тогда б я, может, золотыми кольцами торговал.
И замолчал, смахнув со щеки слезу. Откашлявшись в кулак, слово взял Сыч.
– Тут добрые люди рассказали, будто ты последнее время любишь ночами гулять, – сказал он. – Даже в дождь на прогулку выходишь. Это правильно. Ведь здоровье у нас не государственное, его беречь надо. А в дождь-то воздух всегда свежий. Очень полезный воздух.
– Очень полезный, – кивнул Афонин.
– Слышал я, будто в ночь, когда милиционеров убили, ты тоже прогуливался… Где-то здесь, в этих местах.
Штраф и пятнадцать суток кондея, обещанные ментом, Афонина не слишком пугали. Но одна только мысль, что менты полезут под койку, найдут и откроют банку из-под кофе, обожгла кипятком. Там все деньги, скопленные на черный день. Он берег эту банку пуще глаза, пуще самой жизни берег. И вдруг такой облом на ровном месте! Афонина бросило в жар, а в носу образовалась сырость. Он вытер рукавом пиджака нос, посмотрел на Сыча, затем перевел взгляд на другого мента. Этот, видно, из Москвы. Костюм модный и ботинки дорогие…
– Глупости какие, – Афонин еще не выбрал линию поведения: то ли ему улыбаться, то ли слезу пустить. – Я ночами сплю. Креп…
Он еще не договорил последнего слова, как Девяткин ловко спрыгнул со стола, коротко замахнулся ногой и выбил табурет из-под Афонина. Хозяин комнаты, не успев вскрикнуть, рухнул на пол тяжело, будто мешок с камнями. Больно ударился плечом о доски, хотел подняться, но не смог. Незнакомый мент сначала наступил подметкой башмака ему на грудь, а потом сдвинул ногу вверх, на самое горло. И надавил так, что Афонин услышал странный нутряной треск.
Петр задышал глубоко, хватая воздух раскрытым ртом, но воздуха все равно не хватало. Отсюда, с этой позиции стала хорошо видна жестяная банка, стоявшая в темном углу под кроватью. Горловина банки была обмотана изоляционной лентой, чтобы внутрь не попала влага или мыши не сдвинули крышку и не сожрали бумажные купюры. Теперь деньги мышам не достанутся, менты отберут.
Мент в штатском сильнее надавил подметкой ботинка на горло. И Афонин увидел перед глазами фиолетовые круги и мелкие блестящие звездочки. Язык распух и вывалился изо рта.
– Я скажу, – прошептал Афонин мертвеющими губами. Он задыхался, слова выходили неразборчивыми. – Все расскажу, что видел. Все… Только…
Девяткин отступил в сторону и приказал Афонину подняться и сесть на прежнее место.
– Ну, что ты хотел сказать? – спросил он.
– Мне кишки выпустят и размотают, если хоть слово вякну… – Афонин справился с одышкой. – Я все видел. С начала и до конца. И лица запомнил. Но одно только слово… И все кончится. Меня найдут, и тогда…
– Больно уж ты пугливый.
Девяткин подумал, что страхи свидетеля – не пустые фантазии. Он вопросительно посмотрел на Сыча. Тот почесал затылок и сказал:
– Есть у меня на примете один дом, на той стороне железной дороги. В рабочем поселке, да… Это километров тридцать отсюда. Место тихое, посторонних людей там не бывает. Дом сносить собираются, но это еще не скоро. Пара квартир освободилась. Ключи я достану. Афонин может пожить там некоторое время, пока бандитов не поймаем. Ни одна собака о том доме не знает. Ну? Твое решение?
– Только чтобы милиционеры меня охраняли, – Афонин захлюпал простуженным носом. – Вооруженные милиционеры. Иначе ничего не скажу. Я подыхать не хочу. Я бизнес начинаю….
– Будут тебе охрана. Что теперь скажешь?
Афонин глубоко вздохнул и кивнул – мол, согласен.
* * *
Хозяин огромного кабинета вышел из-за стола, поправил бордовые подтяжки, приблизившись к гостю, протянул руку.
– Ну, привет юристам.
Солод был старше Димы лет на десять, немного выше ростом, шире в плечах и талии. Кожа обветренная, двойной подбородок. Крупные черты лица, русые волосы, зачесанные назад. Воротник белой рубашки едва охватывал могучую шею, на которой болтался какой-то нелепый очень короткий галстук. Одет был Солод кое-как, в мятую рубашку и простые брюки, на ногах вместо туфель кожаные тапочки с опушкой из кролика. Солод мог сойти за какого-нибудь фермера или директора гуталинного заводика из глубокой провинции. Видимо, меньше всего он думал о своем гардеробе и о том впечатлении, какие производит на людей.
– Вообще-то я рад, что ты заглянул, – продолжил Солод. Могло показаться, что он дружил с Радченко долгие годы, а не видит его впервые в жизни. – Молодец, что нашел время… Да… Хочешь чего-нибудь перекусить или…
– Нет, спасибо.
– Тогда давай прямо сейчас разрулим это чертово недоразумение. – Голос у Солода был выразительный, глубокий с хрипотцой баритон. – Я в курсе всех дел, поэтому не будем тратить время на пустой треп. У меня есть сорок минут. Ровно в три должен быть там. Ну, на самом верху. Ты понимаешь…
