В показания Штопор путался, блеял что-то совершенно невразумительное, даже не смог толком объяснить, каким образом безработный иждивенец смог отложить на черный день тридцать тысяч долларов. Его супруга, пуча на судью круглые, как пуговицы, глаза, врала складнее. Она полностью подтвердила показания мужа, дескать, я, запертая в ванне, внимательно слушала все, что говорили изуверы, истязавшие моего дорогого Максима. Они действительно готовили террористический акт, но точно не сообщили, кого или что собираются взорвать. Только чудом в ту страшную ночь она и супруг остались живых. Бандиты испугались то ли громких голосов на лестнице, то ли милицейских сирен за окном, забрав деньги, быстро ретировались и не привели в исполнение смертный приговор, который они наверняка вынесли супругам Штопперам.
Барбер хотел крикнуть Штопору из своей клетки, что они еще встретятся, и это свидание состоится раньше, чем кончится тюремный срок. Гораздо раньше. Но Барбер промолчал. Пусть будущая встреча станет для этого ублюдка приятным сюрпризом.
Еще выступали взрывотехники, криминалисты, даже опера, обнаружившие торил в подвале талдомского дома. Взрывчатка и наркотики, это своим порядком. Тут можно спорить, а можно молчать, потому что не это главное. Барбер знал, что при штурме дома одного мента подстрелили насмерть, двух тяжело ранили. И отвечать за эту смерть придется ему, потому повесить труп больше не на кого. Слушанья растянулись на месяц, Барбер не признался ни в чем. Когда он получил последнее слово, то говорил с таким жаром и настойчивым убеждением в своей невиновности, что многие женщины в зале плакали. Версию следствия об организации террористического акта суд счел недоказанной, хотя прокурорским работникам до икоты хотелось разрекламировать в газетах свою очередную громкую победу над террором. Однако суд поддержал другие статьи обвинения, в частности, убийство офицера милиции при отягчающих обстоятельствах, хранение наркотиков, взрывчатки и огнестрельного оружия.
Барбер получил одиннадцать лет сторогача и укатил в казенном вагоне сначала в пересыльную тюрьму, а затем в колонию под Иркутском.
* * *
После полудня Мальгин завернул в кафе «Закарпатские узоры», чтобы встретиться со своим платным осведомителем подполковником милиции Проскуриным. Объемистый конверт, завернутый в газету, как и в прошлый раз, лежал на краю стола. Проскурин, недавно бросивший курить, боролся с навязчивым желанием из последних сил. Проявляя неслыханную твердость воли, он налегал на мороженое, чтобы заглушить соблазн плюнуть на все советы медиков и, сунув в рот сигарету, затянуться табачным дымом глубоко и сладко, до головокружения. Недобро из-под нахмуренных бровей он глянул на Мальгина и сказал:
– В последнее время тебя не колышут живые люди. Ты проявляешь интерес только к мертвякам. Самое главное, все, кто тебя интересует, умерли насильственной смертью.
– Что ты хочешь сказать?
– Это подозрительно.
Мальгин хотел спросить собеседника: а торговать служебной информацией, это как, не подозрительно? За эти дела что, премию выписывают и вешают карточку на доску почета? Но промолчал. Ссориться из-за пустякового замечания не хотелось. Проскурина можно понять, подполковник бросил курить и теперь подолгу пребывает в ужасном подавленном настроении, будто накануне похоронил всех близких родственников. И мысли у него все набок…
– Правда? – спросил Мальгин. – Я как-то об этом не подумал. Кстати, я просил информацию не только на покойного Леонида Трубина, но и на Ольгу Антонову. Она, надеюсь, жива?
– Пока жива, – мрачно кивнул Проскурин. – Но панихиду уже можно заказывать. По всем приметам выходит: если ты запрашиваешь информацию на человека, недолго ему остается по земле ходить. Так-то.
– Сколько с меня? – Мальгину показалось, что подполковник что-то недоговаривает. Но задавать лишние вопросы в общественном месте – это против правил.
– Как обычно.
Мальгин поднялся вышел в туалет, долго стоял над рукомойником, ожидая, когда останется в помещении один. Он спрятал деньги за тумбочку, в которой хранил свои щетки и гуталин чистильщик обуви, и, вернувшись в зал, небрежно смахнул в свою сумку газету с конвертом. Поплутав в лабиринтах старых переулков, Мальгин вышел к скверу, расположенному через дорогу от института Склифосовского. Припекало солнце, по Садовому кольцу ползли потоки машин, Мальгин устроился на пустой скамейке и, вытащив из конверта листки, стал читать текст, распечатанный на серой дешевой бумаге.
Итак, Леонид Трубин по кличке Трубка. Не женат, детей не имеет, в юности занимался легкой атлетикой и восточными единоборствами. Наркотики и водку презирает. Вспыльчив, неуравновешен. Уголовников старой школы называет синяками. Позапрошлой ночью пострадавший был доставлен в одну из городских клинических больниц. Люди, которые его привезли, оставили тело возле приемного покоя, нажали кнопку звонка и, дождавшись, когда вышел дежурный фельдшер, скрылись на темном джипе. Однако помощь Трубину уже не требовалась, он скончался по дороге в больницу или на том самом месте, где получил травму, не совместимую с жизнью. По заключению судебного медика, смерть наступила в результате удара тупым предметом, повлекшим перелом затылочной кости.
Следствие склоняется к той версии, что с Трубиным произошел несчастный случай. Темной дождливой ночью он, поскользнувшись на мокром асфальте, упал на улице и ударился головой о бордюрный камень. Мальгин на минуту прервал чтение. Удивительно, судебный эксперт, проводивший вскрытие, почему-то не заметил синяков и ссадин на физиономии покойного. Впрочем, удивляться нечему. Ментам не хочется возбуждать дело и возиться с этим жмуриком, разыскивая его убийц. Потому что погиб не добропорядочный гражданин, честный налогоплательщик, а отмороженный уголовник, трижды судимый за грабежи.
К организованным преступным группировкам Трубин не принадлежал. Привлекал к своим делам помощников из молодежи, как правило, наркоманов, которые за дозу героина готовы были переломать руки и ноги отцу родному. Последний раз отбывал четырехлетний срок в колонии номер такой-то под Иркутском и был досрочно освобожден по амнистии в середине февраля текущего года. Горящая сигарета повисла на губе, столбик пепла упал на брюки и рассыпался. Мальгин решил, что мир не просто тесен, он очень тесен. Колония под Иркутском… Та самая ИТК, где парился Барбер. Интересно, тут есть о чем подумать.
Последние абзацы Мальгин дочитал без особого интереса. После освобождения из зоны, Трубка откровенно нарывался на неприятности. В первых числах августа он был задержан за драку возле кафе «Резеда». Трубке не понравилось, что автолюбитель, приехавший в кафе вместе с девушкой, припарковал свою машину слишком близко от того месте, где он стоял. Хулиган разбил фару девятки каблуком ботинка, вытащил водителя из салона и несколько раз ударил его по лицу, нанеся повреждения средней тяжести. На счастье, мимо проезжала патрульная милицейская машина. И мотать бы Трубке новый срок, но пострадавший на следующий день забрал заявление из милиции, заявив, что сам во всем виноват, по неосторожности чуть не наехал на пешехода, даже попросил прощения у своего обидчика. Ясно, получил хорошие бабки от друзей Трубина. Бабки, на которые можно и машину отремонтировать и девушку отвезти не в какую-то затрапезную «Резеду», а в настоящий крутой кабак, где шампанское не разбавляют водой из-под крана.
