– Мой план имеет изъяны, – закончил Мальгин. – Но пока ничего лучшего нет. А теперь нужно как-то решить проблему с ремонтом «девятки». Машина чужая, я обещал ее даже не поцарапать. Но, главное, на тачке с пулевыми пробоинами далеко не уедешь.
– Тогда вот что, – Плотников посмотрел на часы и встал со стула. – Я еще успею на своей машине сгонять на автомобильный рынок и купить новую дверцу багажника, запасное колесо и краску. Завтра в первой половине дня твоя «девятка» будет как новая.
– Честно говоря, не хочется злоупотреблять и все такое, но без тебя я как без рук.
– Ну, брось. Вспомни, сколько ты мне помогал. Кстати, где ты кантуешься в Москве?
– Где придется. Стараюсь дважды не ночевать в одном и том же месте. Последнюю ночь провел в общаге, где живут строители из Молдавии. Удобств по минимуму. Но если выстирать носки и заткнуть ими уши, выспаться можно.
– Представляю. Я дам один адресок. Поживешь временно у моего дядьки. Зовут его Иван Андреевич Сергуненков. Одинокий пожилой человек. Не то чтобы гостеприимный, скорее наоборот. К тому же патологический скряга и стяжатель. Ты только не вздумай ему денег давать. Я чиркну записку, и койка у окна в отдельной комнате тебе обеспечена.
– Ну, ты просто волшебник.
– Все, меня здесь нет, – Плотников подошел к порогу, открыл дверь, обернулся. – А ты пока отдыхай. Со вчерашнего зубровка осталась. И не высовывайся за калитку.
– Зубровка – это хорошо, но лучше я посплю, – Мальгин вспомнил прошедшую беспокойную ночь и сладко зевнул.
* * *
На работу Максим Елисеев прибыл, вопреки многолетней привычке, с опозданием в черстветь часа. Возможно, он встал ни с той ноги, возможно, напряжение последних дней достигло какой-то критической точки, но Елисеева раздражало все: оперативники, ночевавшие в его квартире, предметы обстановки, кислый творог, который он проглотил за завтраком, голубь, севший на подоконник… Сегодня Елисеев не стал вызывать персональную машину, потому что не хотелось видеть круглую лоснящуюся от самодовольства физиономию водителя Васи. Этот хрен вечно суется с тупыми вопросами, хочет знать, что и как, быть в курсе всех интриг и сплетен. Видимо, в душе он считает, что Елисеев ему ровня, чуть ли не близкий друг, поэтому обязан ежедневно докладываться о том, что происходит за стенами страховой фирмы. Давно пора гнать этого малого в шею, но последнее время у Елисеева столько важных забот, что о таких мелочах, как смена водителя персональной машины, он невольно забываешь.
Поймав такси возле дома, он устроился на заднем сидении, кресло рядом с водителем занял оперативник Игорь. Елисеев хмуро глядел в окно, он надеялся, что сегодня, в понедельник, оперов сменят другие милиционеры, не такие наглые и сволочные, как эти. Но надежды не сбылись. Ни свет, ни заря Николай Рыбаков потребовал у Елисеева ключи от входной двери офиса и от его кабинета, выпил чашку кофе и уехал.
Едва машина тронулась с места, Игорь обернулся назад.
– У меня такое предчувствие, что сегодня наш клиент обязательно позвонит, – сказал он. – Ну, интуиция или что-то вроде этого. А дальше все будет зависеть от тебя. Если снова станешь мучительно подбирать слова и блеять, как козел на выпасе, считай, нам хана. Дело провалено, и ты обосрался. А если вспомнишь то, чему я тебя учил, не облажаешься, все будет тип-топ. Мы его прихлопнем.
Минуту Елисеев, до боли сжав зубы, чувствуя тяжелые и частые удары сердца, слушал опера. И наконец взорвался ответной тирадой:
– Слушайте, Игорь, почему вы мне все время «тыкаете»? И на каком основании разговариваете со мной, как трамвайный хам? Такую манеру общения вы усвоили в привокзальной пивной или этому вас на службе учат? Я значительно старше вас и требую, чтобы…
– Заткнись, – рявкнул Игорь. – У жены требуй.
– Не заткнусь, – прокричал в ответ Елисеев, наливаясь краской. – И при чем тут моя жена? Водитель, остановите машину. Я никуда не поеду. Пропадите вы пропадом.
– Езжайте дальше, – Игорь похлопал водителя по спине и развернул перед ним красную книжечку. – Милиция.
Елисеев закрыл глаза и откинулся на спинку сидения. Игорь, которому невозможно было испортить настроение, стал болтать на отвлеченные темы с таксистом. В центре машина попала в пробку, долго выезжала из нее какими-то переулками и проходными дворами.
Елисеев вошел в свой кабинет, словно в тюремную камеру. Оказывается, здесь уже колдовал над телефонами какой-то новый технарь, усатый пожилой дядька с грустными глазами. Он, беспорядочно свалил с письменного стола на подоконники все деловые бумаги, чернильный прибор и канцелярские мелочи. Вклинился в телефонную линию, установил и подключил прослушивающую аппаратуру. Второй опер, Николай Борисович Рыбаков, восседал в кресле хозяина кабинета, как на троне, и давал ценные указания.
– Елисеев, садись вот на этот стул. Не стесняйся, здесь все свои, двигайся поближе. Вот так…
Первый звонок раздался через две минуты. Беспокоил один бизнесмен, заключивший год назад договор страхования на случай пожара, и теперь надумавший выговорить себе новые, более выгодные условия. Елисеев разговаривал минут пять, едва положил трубку, раздался новый звонок. На этот раз на проводе была Катя, любовница Максима Павловича.
– В выходные я не стала звонить, потому что боялась нарваться на твою грымзу, – сказала Катя. – Наверное, она безвылазно торчала дома?
– Да, торчала дома, – механически повторил Елисеев.
– И ты был дома?
– Был. То есть… Ну, да, был дома. С делами разбирался.
Он наблюдал, как опера надели наушники и стали, переглядываясь и перемигиваясь, внимательно слушать его личный разговор.
– Номер абонента, адрес квартиры определены, – шепотом сказал технарь из ГУВД. – По этому адресу проживает Екатерина Николаевна Пименова.
– Я вчера заезжала на квартиру, которую мышонок снимает для наших встреч, – сказала Катя. – Там был посторонний человек. Кровать заправлена не так, как я ее заправляю. Форточки нараспашку. В мусорном ведре корки хлеба, пустые банки из-под рыбных консервов. Я сначала испугалась.
– Чего тут пугаться? Я давал ключ одному нужному человеку. Ему негде было переночевать.
– А ты случайно не женщину туда приводил?
– Мои вкусы ты знаешь. Гастрономические в том числе. Я не кормлю женщин рыбными консервами с хлебом.
– Я убралась в квартире, а потом, как дура, сидела у окна. Ждала, вдруг ты приедешь или позвонишь, мой мышонок. Мне вдруг стало так грустно. Не знаю почему, без всякой причины я почувствовала себя такой одинокой. В душе какая-то пустота, как в космосе. Будто на свете не осталось ни одного родного человека. Мне стало жалко себя. Почему ты не позвонил, мышонок?
Игорь засмеялся в кулак, последняя фраза Кати показалась ему перлом остроумия. Николай Борисович, развалившись в кресле, криво усмехался и качал головой, мол, сколько живу, столько удивляюсь людям, такие экземпляры попадаются, хоть стой, хоть падай. Мышонок…
