– Я же говорю, жена сидела сиднем дома.
Елисеев чувствовал румянец на щеках, снова начиная заводиться, его личные разговоры не предназначены для грязных ушей ментов. Порядочные люди сняли бы наушники, но этим отбросам интересны все подробности его интимной жизни. Впрочем, черт с ней с любовницей и ее мнимыми обидами. Плюнуть и растереть. Именно сегодня сюда должен позвонить один нужный человек, который, разумеется, не знает, что телефоны на ментовской прослушке. Если опера услышат их конфиденциальный разговор, совсем кислая история получится. А как предупредить знакомого?
– Мог бы воспользоваться сотовым, – обиделась Катя, своей репликой невольно подсказав Елисееву спасительное решение. – Выйти за сигаретами или в магазин. И позвонить.
– Извини, мне было не до этого. Не до звонков.
– Что ж, я чувствую, что тебе и сейчас не до этого. В смысле не до меня, – Катя, всхлипнув, положила трубку.
* * *
Елисеев поднялся со стула, прошел через кабинет к двери, за которой был устроен туалет и ванная комната, которой пользовался только он один. Заперевшись изнутри, полез в ведро, в котором уборщица держала половую тряпку, какую-то грязную сорочку. Он выдрал у сорочки рукава, бросил их в унитаз и спустил воду. Сполоснув руки, вышел из туалета.
– Черт, в унитаз засорился, вода не проходит. Пойду на второй этаж. Заодно уж заверну в бухгалтерию, надо отчет забрать. Минутное дело.
Елисеев посмотрел на лица оперов, опасаясь, что кто-нибудь вызовется составить ему компанию. Но добровольцев не нашлось. Он выскользнул за дверь кабинета, резво спустился вниз по лестнице на один этаж, распахнул дверь бухгалтерии и поманил пальцем молодого человека по фамилии Панченко. Когда тот вышел в коридор, Елисеев сунул в его ладонь несколько крупных купюр и выпалил скороговоркой:
– Мигом лети в ближний салон сотовой связи, купи мобильник. Одна нога здесь, другая там. Не забудь паспорт.
– У вас неприятности? – спросил Панченко. – Говорят в вашем кабинете безвылазно сидят милиционеры.
– Говорят, что кур доят, – веско ответил начальник. – Менты приятные, очень дружелюбные парни. Чуть не цветы мне дарят. Так что, все в порядке.
– Какую модель купить?
– Такую, чтобы работала. Сдачу оставь себе. Дуй.
Елисеев зашел в бухгалтерию, взял с ближнего стола первую попавшуюся пухлую папку и, зажав ее под мышкой, поднялся наверх. Он зашел в кабинет, устроился на диване и стал переворачивать пожелтевшие от времени страницы. В папке оказались никчемные бумаженции, которым место на свалке. Елисеев хмурил брови, делая вид, что без остатка поглощен увлекательным чтением. Телефон молчал. Опера, томившиеся от безделья, снова стали подкалывать хозяина кабинета.
– Слышь, мышонок, отчет интересный? – спросил Игорь. – Ты бы вслух почитал. Мы тоже хотим знать, чем дышит твоя богадельня.
– Нет, он не мышонок, он настоящий Казанова, – поправил Николай Борисович. – Один двух баб, как бы это сказать, – он пощелкал пальцами, подыскивая нужное слово. – Один двух баб покрывает. И, наверное, на третью силы остаются? Ведь остаются, колись, мышонок. Иначе не получишь сыра.
– А лично вы только одну женщину покрываете? – вяло огрызнулся Елисеев. – А со второй уже проблемы.
– Лезь под лавку и не вякай, – нахмурился Николай Борисович. – Это не твое собачье дело.
– А если мы жене скажем об этой Катеньке? – вставил вопрос Игорь. – Жена у тебя не ревнивая? Стерпит измену?
Елисеев сердито сверкнул глазами и промолчал. Опера, резвясь, задавали какие-то вопросы, посмеивались и хохмили. Максим Павлович не слушал эту брехню. Через сорок минут он, захлопнув папку, встал с дивана.
– На минуту спущусь в бухгалтерию, – сказал он и вышел. – Верну отчет.
Панченко ждал босса в коридоре, возле своей двери. Он шепотом сообщил код мобильного телефона, взял из рук начальника папку и исчез. Елисеев уединился в подсобке, темном чуланчике без окон, пропахшим хлоркой, здесь держали всякую мебельную рухлядь, которую жалко было снести на свалку. Он повернул замок, зажег свет и сделал пару важных деловых звонков.
Напоследок звякнул Катерине, извинился за резкие слова и понес любовную околесицу, которую принято нести в подобных случаях. Женское сердце быстро оттаяло. Катя сказала, что не держит обиды. А Елисеев ответил, что все его телефоны под милицейским колпаком, пусть Катя не беспокоит его в ближайшие дни. Он сам с ней свяжется, когда опера сделают свое дело и отмотаются. Елисеев стер память телефонной трубки, засунул ее в ящик колченогого стола. Выскочил из подсобки, выбежал на лестницу, полагая, что оперативники хватились его и теперь ищут по всему зданию с фонарями. Но он ошибся. Милиционеры сидели на тех же местах, телефоны молчали, сотрудник технического отдела читал газету.
– Мышонок ходил на прогулку? – спросил Игорь. – Интересная мышка не встретилась?
– Мышонок ходил помочиться, – весело ответил Елисеев, довольный собой. – Могу составить письменный отчет о проделанной работе.
– Не требуется.
Елисеев упал на диван и, вытянув ноги, потянулся. В кое-то веки раз ему удалось перехитрить ментов.
* * *
Дядька Плотникова по материнской линии оказался аккуратным сухоньким старичком, занимавшим темноватую трехкомнатную квартиру на Мещанке. Хозяин, пустив Мальгина в прихожую, зажег тусклую лампочку, долго читал и перечитывал записку, что передал племянник.
– М-да, просит вам койку выделить, – вздохнул Сергуненков, поправляя ворот застиранной до белизны бумазейной рубахи, давно потерявший свой первоначальный голубой цвет. – Койку… Будто у меня тут общежитие. Знаешь, сколько в Москве ухарей, желающих койку получить? Неводом не переловишь. Да еще в такой-то квартире. Койку ему… Ах…
С первых секунд знакомства Мальгин понял, что ему здесь не очень рады. Но быстро нашел отмычку к черствой душе старика. Поставив на пол портфель и дорожную сумку, вытащил бумажник и вложил с морщинистую ладонь хозяина несколько купюр.
– Задаток, – сказал Мальгин. – За чай или скромный ужин, разумеется, отдельная плата.
– Деньги? – старик сделал большие глаза.
– Они самые.
– Ни за что не возьму. Даже не проси. Хоть на колени становись, не возьму.
Сергуненков проворно засунул бумажки глубоко в карман штанов.
– Дима в записке пишет, чтобы не брал с вас ни копейки. Ни-ни. Даже думать забудьте. Не возьму. Ну, разве что на сохранение. Как бы на время.
– Так ведь никто не узнает. Только я, да вы.
Бескровные губы Сергуненкова тронула улыбка. Он взял постояльца за руку, провел в большую чистую комнату, где у окна стояла железная кровать. Был тут и бельевой шкаф, на стене коврик с лебедем, плывущим по волнам заколдованного пруда, старый черно-белый телевизор на ножках в углу, на полированной тумбочке большая ваза зеленого бутылочного стекла, в которой торчал букет искусственных цветов.
