Алексеенко барабанил пальцами по столу, зная, что оправдываться в его положении бессмысленно и глупо.
– Про Барбера я уж не говорю, – сказал Елисеев. – Он как в воду канул.
– Мы установили наблюдение за квартирой его любовницы. Сейчас она где-то на югах. Когда появится, Барбер наверняка завернет к ней в гости. Старая любовь не ржавеет.
– Уже заржавела. У этой сучки другой мужик.
– Не исключаю, что Барбер выехал за границу.
– Пошел ты со своими умозаключениями. Убили Полуйчика, грохнули каталу Штоппера, который выступал свидетелем обвинения, когда судили Барбера. Его работа. Но тут есть один положительный момент. Барбер отомстил Штопперу за лжесвидетельство на суде. Полуйчика грохнул, потому что убежден, что именно хозяин кабака украл из кладбищенского тайника два миллиона долларов. Он один, Полуйчик, по мнению Барбера, сделал это. И до тех пор, пока Барбер живет в этой уверенности, для нас он не опасен. Главная проблема – Мальгин. Нужно сосредоточить все внимание на его персоне.
– Я попробую поговорить с девчонкой еще раз.
– Ты видел ее глаза? Этот взгляд? Теперь эти сраные разговоры не имеют смысла, больше нечего ловить. Избавьтесь от нее. Нужно, чтобы тело быстро обнаружили и опознали. Поэтому не уродуйте молотком или кислотой ее лицо. Возможно, Мальгин захочет придти на похороны. Это еще один шанс его прихлопнуть.
Елисеев поднялся на ноги и, сухо попрощавшись, даже не подав руки, ушел из мастерской через черный ход.
* * *
На днях овдовевшая Галина Алексеевна Чинцова заливала горе не водкой, она забывалась в работе, а дел ранней осенью, когда дачный сезон заканчивался, почему-то не становилось меньше. Сегодня Чинцова, возглавляя фирму «Эгмонд – Сервис», специализировавшуюся на строительстве элитных коттеджей, занималась самой главной в ее деле проблемой, проблемой землеотвода под будущую застройку. Здесь все решали взятки. Несколько дней она окучивала заместителя главы администрации одного из ближних районов Подмосковья, предлагая ему подписать договор, согласно которому «Эгмонд – Сервис» в течение нескольких лет якобы занимался сельскохозяйственными работами на территории в несколько десятков гектаров, пахал и страдовал, снимая скудные урожаи кормовой пшеницы. Следовательно, по закону, имеет право выкупить эту землю за гроши. Однако сумма взятки, предложенной молодому, но уже избалованному чиновнику, его совершенно не устроила, едва ли не оскорбила. А Чинцова не имела привычки переплачивать.
Последние две недели дня она ездила в область, вела с молодчиком долгий изнурительный торг и была близка к победе. Ушлый чиновник уступил, сбросил почти сорок процентов со своей обычной таксы, но твердо настоял на том, чтобы один из коттеджей, которые начнут возводить будущей весной, будет оформлен на его тещу. Чинцова прекратила торг, четко уяснив, что эта уступка – последняя, большего из молодого стервеца все равно не выжать. Она пересчитала будущие расходы и предполагаемые доходы, пришла к выводу, что эта сделка для «Эгмонда» все равно остается фантастически выгодной. Земли, за которые шел торг, расположены в тридцати километрах от Москвы, в живописном месте, рядом с лесом и речкой. Есть еще большой пруд, в котором плавают… Впрочем, все это лирика. Хоть бы одни головастики плавали в том пруду. Главное, что коттеджи, еще не построенные, существующие лишь в проектах и чертежах, в эскизах архитектора, разойдутся в одно мгновение, как жареные пирожки, даже быстрее. И будут оплачены уже зимой.
Все бумаги готовы, оставалась малость, сущий пустяк. Получить автограф взяточника, передать деньги и поставить несколько печатей в земельном комитете, где сидят свои люди. Встреча с чиновником Чинцова назначила в ресторане гостиницы «Балчуг» на шесть часов вечера. Чтобы все оформить тихо, вдалеке от посторонних глаз, забронирован номер люкс. В запасе еще есть время.
Чинцова в очередной, наверное, двадцатый раз набрала номер мобильного телефона сына и снова выслушала записанный на пленку ответ оператора, что абонент временно не доступен. Она прошлась по кабинету, чувствуя тяжесть в ногах и странное беспокойство в душе. Машина сына, поцарапанная, с проколотыми покрышками, стояла у подъезда дома. А Димка провалился неизвестно куда и не подает вестей уже вторые третьи. И прежде с сыном случались загулы, даже длительные, когда он залипал чуть ли не на неделю в какой-нибудь компании сверстников, уезжал в Питер на «Красной стреле», кантовался на чьих-то дачах или не вылезал из-под юбки очередной потаскушки. Но Дима всегда предупреждал мать о том, что не появится вечером, проведет ночь вне дома. Но вот прошло две ночи. И что же? Ни звонка, ни телеграммы.
Тут дверь кабинета открылась, немолодая секретарша Людмила Васильевна доложила, что в приемной дожидается симпатичный хорошо одетый господин, назвавшийся Борисом Зелениным. Он сказал охране, что у него до Чинцовой личный разговор, очень важный. И его пропустили наверх. Материнское сердце словно булавкой укололи.
– Зови его. Хотя… Хотя ни о каком Зеленине я сроду не слыхивала.
– Хорошо, – кивнула Людмила Васильевна. – Но вместе с этим господином появился какой-то странный субъект. Похожий на бомжа. Подозрительный тип.
– Черт с ними. Все равно зови.
* * *
Чинцова едва успела поправить на лбу прядь волос и припудрить носик, как в кабинет вошли и, не дожидаясь приглашения, расселись за столом для посетителей два мужчины. Один действительно симпатичный господин в дорогом сером костюме и ярком галстуке. Другой напоминал бродягу. Куцый клетчатый пиджачок был маловат гостю, рубашка мятая, несвежая. Мужчина распространял вокруг себя крепкий запах одеколона «Шипр», перебивающий все иные запахи. То ли вылил на голову весь флакон, то ли его вылакал…
– Моя фамилия Зеленин, – улыбнулся Барбер. – Я друг вашего покойного мужа. Близкий друг.
В эту минуту Чинцова вспомнила разговор с Мальгиным, его предостережения и пожалела, что, разорвав в клочки бумажку с его телефоном, бросила ее в корзину. Впрочем, все можно поправить. Телефон милиции она помнила, внизу вооруженная охрана. Но Чинцова из тех людей, кто может постоять за себя без посторонней помощи. Потому что она одна стоит целого взвода отборных омоновцев.
– И я его друг, – подал голос Чума. – Меня зовут Иван Иванович. Легко запомнить. Не слышали?
– К сожалению, не доводилась, – ответила Чинцова. Со всеми персонажами, вечно толкавшимися в ресторане возле покойного мужа она, разумеется, не могла быть знакома. – Вы по делу? Я прошу прощения, но у меня со временем напряженка.
– Разумеется, по делу, – кивнул Чума. – Мы просто так не ходим.
Барбер откашлялся и взял слово:
– Мы глубоко соболезнуем вам, – он посмотрел на увеличенную фотографию Полуйчика, висевшую над рабочим столом Чинцовой. – Это невосполнимая потеря для всех нас. Я не смог присутствовать на похоронах, потому что горестное известие застало меня за границей. Вася был самым честным, самым порядочным человеком, какого я только знал. И его место в моем сердце…
