– Ну, вот сейчас тепло… – Дунаева говорила медленно. – И очень прозрачный воздух. Во всех даже мелких деталях виден храм Христа Спасителя. А ведь в простой сумеречный день, наполненный смогом и бензиновой копотью, такого не случается. И деревья на той стороне реки… Они тоже какие-то объемные, рельефные. И тоже видны во всех деталях.
– Да, да. Я заметил. Хорошо видны.
Девяткин вытащил из кармана сигареты, поднял воротник плаща, стараясь прикурить. Ветер бросал в лицо мелкие капли дождя.
– Идите сюда, под зонт, – сказала Дунаева. – Так вы не прикурите.
– Я не люблю ходить под зонтом.
И поскольку уж речь коснулась темы зонтов, Девяткин захотел рассказать об одной муровской операции по поимке опасного бандита и убийцы. Было темно, именно из-за этого проклятого зонта на узкой улице, полной пешеходов, все мистическим образом перепуталось. И кто виноват в гибели невинного человека, которого случайно спутали с преступником, черт не разберет. Помнится, жертвой оказался преподаватель техникума, он и лежал на тротуаре, весь продырявленный пулями. А ветер перекатывал по мокрому асфальту его зонтик. Собрались люди. Нет, об этом лучше промолчать.
– Зонт – не мой стиль.
– Это не очень мужественно, да? – Дунаева сняла темные очки и попыталась улыбнуться. Сегодня она была без макияжа, это молодило Ольгу Петровну лет на десять. На щеках мелкие дождинки. Или слезы? – Плащ, шляпа – это ваш стиль. Тут я согласна. Кстати, вы на афишу не посмотрели? Что дают в театре?
– Не обратил внимания, – покачал головой Девяткин. – Я вообще-то театры как-то не очень…
– Предпочитаете проводить время у телевизора? Нежиться в его лучах?
Они шли вдоль гранитного парапета набережной, иногда останавливались, смотрели друг на друга, на храм за рекой. Волны, серые или в радужных разводах бензина, безучастно плескались внизу.
– Я одно время любила гулять тут с одним человеком. – Дунаева надела очки и ссутулила спину. – Так, простые прогулки… У нас было два любимых маршрута. По Замоскворечью и в Сокольниках. Если дует ветер и идет дождь, как сейчас, лучше ехать в Сокольники. Можно зайти в какую-нибудь забегаловку на кругу. Летом там детей катают на пони. И никто не оглядывается, даже если узнают эстрадную певицу. Хорошее место. Бывали там? Глупый вопрос. Кто же не бывал в Сокольниках!
– В далекой молодости. – Девяткин бросил на мокрый асфальт недокуренную сигарету.
– Не прибедняйтесь. Какие ваши годы! Как говорится, вы мужчина в полном расцвете сил.
– Честно говоря, люблю комплименты, – улыбнулся Девяткин. – Особенно когда в них есть крупица истины. Но комплименты мне редко достаются. Чаще ругают. В Сокольниках я помню летнюю эстраду. Много скамеек, всегда полно нарядно одетых людей. Там прогуливался мой дед, старый такой мухомор. Он натирал мелом пожелтевшие от времени парусиновые ботинки, чтобы выглядели как новые, надевал светлый костюм и брал трость. Это был выход светского льва. Битого жизнью, постаревшего, но все-таки светского льва. А я просто сидел, читал учебники и слушал духовой оркестр. А потом бежал на работу.
– Грузить мешки на товарной станции?
– Не совсем. Я работал стажером районной прокуратуры. Позже понял, что это не для меня. Слишком много бумаг. Вот я их и грузил мешками. Простите, один вопрос. Вопрос не ко времени и не к месту. О гибели своего брата вы уже знаете?
Дунаева сложила зонт, потому что дождик кончился.
– Да, мне сообщил дежурный офицер. Он предупредил, что этот разговор против правил и все такое… Тело брата я смогу получить дней через пять, не раньше. С ним будут работать судебные эксперты. А дальше все организует мой новый продюсер Эрик Озманян. Он уже выехал на место. Какой-то Крымск. Даже никогда не была в тех местах.
– Темная история. Вместе с вашим братом убиты еще двое парней. По нашим картотекам они проходят как московские авторитеты.
– Мы никогда не были с Олегом близкими людьми… – Дунаева не слушала. Она отвернулась к реке, голос ее сделался глухим – наверное, потому что ветер дул в лицо. – Честно говоря, я так и не поняла его до конца. С одной стороны, он чистая душа, человек, работавший ради искусства. Мирские блага на втором месте. С другой стороны… В местах, где он жил, вечно выплывала всякая грязь, помойка. Пьянство, сожительство с падшими женщинами, карточные долги. Такие вещи, о которых мне трудно говорить.
– Вы хотите сказать, что гибель Петрушина решила многие вопросы, которые казались неразрешимыми при его жизни… – Девяткин хотел перекреститься на храм, но передумал. – Ну, что бог ни делает – все к лучшему. А брата не вернешь. И это тоже, наверное, к лучшему. Да?
Дунаева промолчала.
– А теперь вернемся к человеку, с которым вы любили бывать в Замоскворечье и в Сокольниках. Он меня интересует. А не ваш брат со своими грязными делишками. Мне нужен Перцев. Пер-цев. Он самый, единственный и неповторимый. Я хочу с ним познакомиться поближе. Потому что до сих пор не знаю его настоящего имени. Как и вы.
Дунаева смотрела на реку и молчала. Девяткин не видел ее лица и не хотел видеть.
– Я провела у Перцева вчерашнюю ночь, – сказала Ольга Петровна. – И сегодняшнюю тоже. Он добился своего. И сделал со мной все, что хотел. Я не знаю адресов квартир, где он устраивал свидания. Это были разные места. А в новых районах я не ориентируюсь. Но я знаю точно, где и когда состоится наша встреча с Игорем. И я точно знаю, что без меня вы даже близко не сможете к нему подобраться.
Девяткин раздумывал минуту, хотя думать тут не о чем.
– Ну, ваши условия? – спросил он.
– Их три. – Дунаева повернулась лицом к собеседнику и плотнее запахнула плащ. – Верните мне фотографии интимного свойства, что попали к моему мужу Гвоздеву. И еще я хочу дневник брата. Он у Перцева. Толстая зеленая тетрадь. И наконец, третье. Мой брат должен остаться чистым честным человеком, а не убийцей. Вы не повесите на него никаких преступлений.
– Хм, это будет трудно сделать. – Девяткин переминался с ноги на ногу. – Я не о фотографиях. Тут как раз никаких трудностей. Я о дневнике и о Петрушине. Ведь в тетрадке наверняка… Я догадываюсь, что в этой тетрадке. Ваш брат был человек одинокий, ему так хотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями и переживаниями. Он просто не мог держать это в себе. Убитые женщины, их мученья. Но и рассказать никому не мог, даже случайному собутыльнику. Вот он и завел дневник. Да, наверное, забористое чтение.
– Я не стану торговаться. Или будет по-моему. Или никак.
– Будет по-вашему, – мрачно кивнул Девяткин. – Женщины всегда побеждают. Эту аксиому надо просто держать в голове. Когда имеешь дело с так называемым слабым полом. Хотя какой вы слабый пол.
* * *
Анатолий Васильевич Гвоздев маялся от тоски в своем рабочем кабинете, наблюдая, как за окном сгущаются сумерки. Рабочий день закончился еще час назад, коридоры офиса опустели, секретарь, цокая каблуками, отправилась домой, а он все вертелся в кресле, протирая штаны и дожидаясь двух посетителей.
