– Спасибо, – повторил Ирошников. – Я-то увидел вас… Подумал – все. А для начала милицейские развлечения: лицом в грязь, ноги раздвинуть…
– У меня давно уже другие развлечения, стариковские, – Владыкин взглянул на наручные часы на потертом кожаном ремешке. – Вот последние два дня развлекаюсь тем, что с женой не разговариваю. А у вас, похоже, есть человек, который вас защищает. И здорово защищает. Ну, что вы на меня так смотрите? Я ведь не буду слишком настойчив в своих расспросах.
– Так вы арестовали Вербицкого? – Ирошников прижал руку к сердцу. – Простите мое любопытство.
– Арестовали, – кивнул Владыкин и снова взглянул на часы. – Пора идти, а то уеду вместе с вами. И тогда вашей веселой компании станет скучно. В моем обществе почему-то все скучают.
– А что с преступником, его посадили? – ожила Лена.
– Сажают детей на горшок, – Владыкин вопросительно посмотрел на Ирошникова. – Ваша девушка?
– Невеста.
– Да, ещё бы немного, и свадьбу вы сыграли в местах лишения свободы, – покачал головой Владыкин.
– А там что, можно? – завертелась на месте Лена
– Допускается, в порядке исключения. Скажем, учитывая интересное положение невесты.
Владыкин хотел встать и уйти, но Лена опять остановила его вопросом.
– Так что с преступником? Не томите до вторника.
– Его задержали, – Владыкин взглянул на Лену с интересом, она улыбнулась так мило, что следователь решил продолжить. – Когда мы прибыли на место, на квартиру, которую снимал ваш знакомый, он был не в лучшей форме. Сломан нос, верхняя челюсть, предплечье. И вообще… Но телесные повреждения это мелочь. У Вербицкого сидела пуля в животе. Это, знаете ли, очень болезненно, ранение в живот. Не мне вам объяснять такие вещи. Врачи сделали все, что могли. Но он потерял слишком много крови. Вообщем мы его арестовали, но уже мертвого. Может, оно и к лучшему, что он отмучился. И нам меньше бумажной работы, – Владыкин посмотрел на Лену. – Теперь я свободен?
– Теперь свободны, – ответила Лена.
* * *
Несколько секунд Егоров решал, снимать ли трубку зазвонившего тетефона. Наконец, дотянулся рукой до аппарата. Голос Лены Романовой звучал громко, совсем близко, будто она разговаривала из соседней квартиры.
– Здравствуйте, Игорь Евгеньевич, я вас разбудила?
– В половине первого дня я обычно уже на ногах, – Егоров хмыкнул. – А вы откуда звоните?
– Из Москвы, конечно. Съездили в Питер, вернулись. Очень приятно провели время. Хорошо, что вы отправили меня в это путешествие. А вчера мы с Антоном подали заявление в загс. Отца я ещё не обрадовала, но с этим успеется. Свадьбы в июне. Приглашаю заранее.
– Зачем же мне своим присутствием портить торжество? Я вообще-то рад за вас. Поздравляю. Законный брак это, так сказать, начало…
– Начало всех жизненных неприятностей? Я вам верю, хотя судите вы по своему личному опыту. Но я все равно рискну.
– Конечно, попробуйте. Приятно, что вспомнили обо мне. Спасибо.
– Подождите минуточку, – голос Лены стал серьезным. – Я ведь звоню не для того, чтобы рассказать о том, как у меня все прекрасно складывается. Совсем не за этим. Мне кажется, у вас плохое настроение. Ну, меланхолия, что-то в этом роде.
– И вы хотите меня развеселить, анекдот рассказать или байку?
– Вы обижаетесь на отца, я понимаю, – Лена заговорила быстрее. – Мне так стыдно за него. Если бы вы знали, как мне за него стыдно. Я прошу за него прощения, но мои слова, я это понимаю, это только слова. Отец поступил с вами, как последняя… Вообщем, давно не было так стыдно за людей. Мне казалось, люди вообще не способны на такое предательство.
– Вы плохо знаете людей. Они способны и не на такое. И зря вы отца ругаете. Мы ведь с ним не старые друзья-товарищи. Я выполнил кое-какую работу, он заплатил. И сверх этого выдал выходное пособие. Вот и все отношения, ничего личного.
– И все-таки мне очень жаль, – голос Лены стал тоньше.
– Закроем эту тему, по-моему, она давно исчерпана, – сказал Егоров. – Нужно уметь забывать. И, как ни банально это звучит, прощать людям всякие не очень хорошие поступки. Вы со мной согласны?
– Я прощать ещё не научилась. Наверное, эта способность приходит с годами, не знаю. Скажите, а что вы сейчас делаете? То есть делали до моего звонка.
– Я немного выпил. Посидел на кухне и выпил сам с собой. Больше все равно не с кем.
– Это с утра-то?
– Больше всего пить мне нравится с утра или ночью, – честно признался Егоров. – Когда пьешь с утра, чувствуешь полноту жизни. А ночью ощущения другие, но тоже очень интересные. Сейчас вот поговорю с вами и пойду гулять с собакой. Я завел собаку, кобеля, с улицы его привел, и теперь вот с этой собакой нужно гулять. Это совсем не обременительно гулять с собакой, а теперь у меня много свободного времени.
– И как же зовут вашу собаку?
– Вот имени я ещё не придумал, – вздохнул Егоров. – Пока ещё в поиске. Но у кобеля дурной характер. Я его понемногу воспитываю, но пока у меня получается. Туго идет воспитательный процесс. Сейчас собака, – Егоров обернулся, – лежит на моем диване и машет вам хвостом. Значит, привет передает.
– И ему тоже привет. Вы знаете, – Лена замешкалась, выбирая слова, – у меня одна просьба к вам – посидите дома следующие полчаса.
– Это ещё зачем?
– Я послала вам роскошные цветы. Их должны принести до часу дня по вашему адресу.
– Забавно, женщины ни разу не дарили мне цветы.
– Я и сама никогда не дарила цветы мужчинам. Это мой первый опыт. Думаю, удачный.
– Это уж точно, удачный опыт. Честно говоря, я тронут. Подожду ваших цветов, и собака подождет.
– Я знаю, вы не можете, не захотите всего рассказать. Но спасибо за то, что вы для меня, для нас с Антоном сделали.
– Обычно в таких случаях отвечают: всегда к вашим услугам. Но больше я не оказываю услуг, таких услуг. Ни за деньги, ни за «спасибо». С этим кончено.
– И правильно, и молодец, что так решили. Вы же сами когда-то сказали мне, что крутые парни рано выходят на пенсию.
– Точно, – кивнул Егоров. – На пенсию выходят рано. Если до неё доживают.
