Десятников вспоминал тщедушного Павлинова, долговязого, с впалой грудью, вечно непричесанного. Мразь, как он смог? Видимо, проигрался в карты, а рассчитываться нечем. Он и сказал бандитам, мол, чиркну вам имя и адресок одного доцента, у которого тесть большая шишка, с этого дела вы снимете такой навар, что надолго хватит. Но есть тут одна заминка… Павлинов не играет в карты. Десятников пробовал как-то затащить аспиранта на преферанс, но то ответил, что карты в руки не берет.
Не в домино же он проиграл Десятникова, не в шахматы. Бандиты в домино с Павлиновым не сядут. Аспирант отпадает. Не того поля ягода, кишка у него тонка с бандитами якшаться. А про мафию он тогда просто сдуру ляпнул, болван этакий. Такому хлюпику, как Павлинов, мафия, небось, за каждым кустом мерещится. Но если не он, то кто же?
А может, жена, Люся? Снюхалась с каким-нибудь подонком, и однажды они решили, что Десятников им помеха. К чему таиться, прятаться, если можно встречаться, жить открыто? Вот и предстоящий отъезд Люсии к родственникам в Тулу теперь выглядит подозрительно. Не к родственникам она едет, а куда-то в другое место, со своим сожителем едет. Змея, сука. Законопатила живого мужа в этот сырой склеп, где он без посторонней помощи отбросит копыта через день-другой. От жажды, от холода. То-то она в последнее время все дулась, как мышь на крупу, все морду воротила, не желая с ним разговаривать. Якобы обижалась на что-то. Вот в чем, оказывается, секрет её обид. А он, слепой дурак, проспал все на свете, проглядел жену. Крякнув, Десятников сел на топчане, едва не выронив из рукава нож с трехгранным клинком. Боже, как он был наивен. И Люся, змея подколодная, отдала на растерзание бандитам собственного мужа.
Неужели нельзя было расстаться по-человечески, цивилизовано, как интеллигентные люди? Загс, заявления, развод. Она опасалась, что Десятников станет настаивать на разделе имущества, станет судиться из-за денег, дачи, квартиры, наконец, постельного белья. Судиться и судиться, до исступления, до посинения. Меркантильная сучка, тварь. Вот ведь тварюга какая. Опустив голову, он, раздавленный ужасными мыслями, невидящими глазами уставился в пол. Как все гнусно, как беспросветно…
* * *
– Олег Олегович, вы не спите?
Десятников дернулся всем телом, как от удара током, поднял голову. Голос знакомый, точно, это голос Сорокина или как там его? В распахнутый над лестницей люк пробивался яркий электрический свет. Человек стоял на ступеньках, звал Десятникова, манил рукой к себе.
– Олег Олегович, поднимайтесьльная. Идите наверх, тут холодно. Идите же сюда,
Встав на ноги и сделав несколько шагов вперед, Десятников снова испытал легкое головокружение. Ну вот, все страхи, все догадки и версии в прошлом. Сейчас ситуация разъяснится, сейчас любое объяснение, пусть самое чудовищное, лучше неизвестности. На ватных ногах он дошагал до лестницы, кистью левой руки придерживая нож в пиджачном рукаве. Одна ступенька, другая. Он зажмурился от яркого света, словно просидел в полутемном подвале, по крайней мере, год.
Большая комната, обшитые деревом стены, камин. Не похоже, чтобы здесь глумились над людьми, пытали пленников, выжигая на их телах сатанинские знаки. Крышка погреба упала, скрипнули половицы, собака залаяла совсем близко, видимо, в будке возле дома. Эти звуки вернули доцента из мира воображения в мир реальный, земной.
– Вот к столу проходите, присаживайтесь.
Егоров показал рукой на стул с мягкой спинкой.
Доцент, опустился на стул, плотно прижав рукав со спрятанным в нем ножом к бедру.
– Очень тут у вас мило, – сказал он первое, что пришло в голову.
– Хороший домишко, без лишней роскоши, без архитектурных излишеств, но построен на совесть.
– И подвал глубокий, – машинально отметил Десятников. – А стены не промерзают.
– Да, натерпелись вы там, понимаю, – Егоров вздохнул так тяжко, будто в погребе сидел именно он, а не доцент. – Обстоятельства заставили нас применить, так сказать, неординарные методы. За что сразу хочу попросить прощения. Кстати, супруга ваша предупреждена, что эту ночь вы проведете вне дома. Срочная деловая встреча. А подробности мы сочинять не стали, у вас это лучше выходит, сочинительство.
Егоров как-то криво двусмысленно усмехнулся.
Десятников, озираясь вокруг, покрутил головой, задержал взгляд на черном ночном окне, на экране выключенного телевизора и тут только заметил человека с неопрятной взъерошенной головой, узнав в нем водителя «Мерседеса». Тот, скрестив руки на груди, стоял за спиной доцента, подпирая плечом косяк двери, ведущий или в соседнюю комнату или на кухню.
– Здравствуйте, – сказал Десятников.
– Уже здоровались сегодня, – ответил водитель каким-то резким, отрывистым голосом, похожим на собачий лай.
– Кофе, чтобы согреться, не хотите?
– Горячего кофе можно. Я и вправду замерз немного там, внизу.
– Организуй крепкого кофе, – попросил Егоров Воронина.
* * *
Теперь ясно, преступников в доме двое: собеседник Десятникова и тот, что отправился организовывать кофе. Значит, шансы на спасение отнюдь не малы. Если действовать быстро, использовать момент неожиданности… Животный, дикий страх, парализовавший доцента в подвале, не пропал окончательно, страх заставлял соображать быстро, толкал к решительным действиям. Этот мужика, сидящего рядом, можно за пару секунд приколоть ножом к стулу. А голову того, седого и лохматого, разбить первым попавшимся под руку предметом, табуреткой или… Десятников снова огляделся по сторонам, выбирая тот тяжелый предмет, которым разобьет голову водителя.
Вот хотя бы этой массивной пепельницей с острыми углами, вырезанной из целикового куска мрамора. Дурная башка этого водителя, должно быть, разлетится, как гнилой орех, надвое развалится. Итак, суть плана такова: он выхватывает из рукава нож и острым трехгранным клинком бьет этого черта в грудь, в самое сердце. Хватает со стола пепельницу. А водитель уже бежит на помощь своему хозяину. И получает острым углом пепельницы в лобную кость. Десятников на несколько секунд смежил веки, представляя себе кровавую картину расправы над преступниками, и твердо сказал себе: такое, увы, тебе не под силу, этого ты сделать не сможешь.
Жить захочешь – сможешь, – поправил сам себя внутренний голос.
– Вас, наверное, интересует, почему вы здесь? – поинтересовался Егоров. – Но, упреждая вас, сразу отвечу: вы здесь для того, чтобы прояснить один вопросик. Пустяковый вопросик, чисто житейский.
– И ради того, чтобы прояснить какой-то там житейский вопросик, нужно было меня похищать, травить всякой дрянью? – к Десятникову окончательно вернулся дар речи, он почувствовал себя увереннее. – Ничего себе, прояснить вопросик…
– Невероятно, но факт. Всего один вопросик. Я его задам, а вы честно ответите. Возможно, мы расстанемся друзьями.
– Вот кофе.
Неслышно подоспевший водитель поставил на стол две чашки и занял прежнее место у дверного косяка.
