После часового общения Гусаков нисколько не устал, наоборот, только разогнался, вошел во вкус. Оборвать его, вежливо поблагодарить за ответы, встать и уйти – нет, в общении с людьми высокого ранга такое поведение недопустимо. Это ведь не директор какой-нибудь гуталинной фабрики. И вообще, зачем наживать себе лишних врагов? Гусаков запросто может пожаловаться главному редактору. Приходилось сидеть и ждать, когда Гусаков выговорится, то и дело наклоняться к блокноту и делать на бумаге ничего не значащие пометки.
Кабинет Гусакова – обычный кабинет высокопоставленного чиновника, просторный, облицованный панелями из мореного дуба, с российским флагом и портретом президента вместо иконы в красном углу. Хозяин кабинета человек без изюминки, временами говорит складно, временами косноязычен до неприличия, морда как сковорода, полыхает румянцем, хоть блины на ней жать. Сейчас Лаоионову вспомнилась худая по юношески астеническая фигура Гусакова, когда несколько лет назад ещё только подступался к нынешним высотам. На душе у Ларионова без всякой причины сделалось муторно.
– Честно говоря, – Ларионов прижал руку к сердцу, – фактуры о вас я набрал, хоть отбавляй, полное жизнеописание. На все в газете места не хватит хватит.
– В каком смысле места не хватит? – Гусаков строго свел брови на переносице. – Для меня – и места не хватит? Сколько же места под твой материал главный редактор выделил?
– Ну, строк триста пятьдесят, так он сказал, – пожал плечами Ларионов. – Я стараюсь в объем уложиться.
– У твоего главного что, мозги раком встали? – Гусаков сузил глаза в узком прищуре. – Головокружение у этого хрена началось от собственного величия? Мы договорились так: места будет столько, сколько надо. Сколько мне надо, а не вшивые триста строк. Ты, Дима, рассчитывай на полосу. Твои тысячу строк и пару хороших фотографий, их я сам подберу. А твоему главному я позвоню.
– Но он сказал…
– Да насрать мне, что он сказал, – Гусаков поморщился. – Я сказал – полоса. Я ведь не какой-нибудь сраный продюсер, который пришел к твоему главному, чтобы тот помог раскрутить поющую на эстраде дочь. Пришел и принес наволочку грязного нала на эту раскрутку за десяток материалов о молодом даровании. Я не коммерсант, и грязного нала у меня нет. Даже если бы деньги сыпались у меня из ширинки, твой главный их бы не получил. Надо разбираться в людях, в чинах и званиях. Я – государственный деятель. И публиковать обо мне материал, эксклюзивный, почтет за честь любая подтирка. Так ему и передай, слово в слово. А то триста строк… Это пусть он молодым дарованиям, пьющим и поющим, по триста строк выделяет, за наличный отстег.
– Это конечно, – кивнул Ларионов, решив, что Гусаков слушком уж разошелся, чего доброго и вправду на газету обидится. – Все эти вопросы можно в пять секунд утрясти.
– Если уж для людей государственного масштаба в газете места не находится, значит, это дерьмо на лопате, а не газета, – Гусаков хмурился, отводил глаза в сторону. – Ладно, Дима, ты это в голову не бери. Будет полоса. Тебе о материале сейчас думать следует.
– О материале в первую очередь, – кивнул Ларионов, его мысли были далеко.
* * *
Перевернув несколько страниц блокнота, он стал читать собственные пометки, сделанные во время сегодняшнего разговора с Женькой Кузиным, побывавшим у своих добрых друзей в милиции и скормившим этим друзьям целую кучу денег. Информация Кузина оказалась довольно скудной, судя по ней, следствие топталось на месте. Мужчину, чью голову проломили гвоздодером, и убиеннную палкой старуху следствие вешало на Ирошникова. Но неожиданно появился и третий труп. На балконе собственной квартиры нашли тело ещё одной старухи, убитой молотком. Эту бабку за компанию тоже пристегнули к делу.
Да, картина совершенно безрадостная. Три трупа и никакой светлой перспективы для Ирошникова, никакого шанса. Стоило ли тратить столько денег на покупку этой информации? Бесспорно, деньги можно было потратить с большей пользой.
– Так вот, это очень важный момент, что я в партии не состоял, Гусаков прикурил сигарету. – Этот факт надо как-то обыграть. Ты подумай как. Человек новой формации, не отягощенный прежними отжившими догмами. Ты как-то обо мне писал, давно еще, тогда я только пришел сюда на работу, точнее, один приятель перетащил. Помню, мне тогда выделили самый плохой кабинет на этаже, в самом конце коридора, к начальству не набегаешься. Напротив моей двери – женский сортир. Помнишь? Но я все воспринял правильно: хороший кабинет ещё заслужить надо. Ведь так?
Ларионов кивнул, не поднимая головы от блокнота.
– Ты тогда обо мне хорошо написал. Гусаков у тебя – человек дела. И сейчас тебе надо постараться. Ведь ты не интервью делаешь, ты занимаешься имиджем государственного деятеля. – Уж постараюсь. Ларионов перевернул исписанную мелким подчерком страницу.
Из информации, добытой Кузиным, ясно: все эти убийства дело рук одного и того же человека. Так утверждают эксперты. Далее: убийца работает врачом «скорой». Это тоже вне всяких сомнений. Итак, круг очерчен. По ряду причин убийца маскирует свои преступления под спонтанные, бытовые. Умный ход, но он разгадан. Однако это следствию опять-таки ничего не дает. По той лишь причине, что в прокуратуре твердо убеждены – убийца Ирошников. Тупик. Можно попробовать самостоятельно выйти на этого врача-убийцу. Но как это сделать? Вопрос. Ларионов перевернул следующую страницу блокнота. Гусаков продолжал что-то объяснять вслух, казалось, самому себе.
– Прошли те времена, когда русский чиновник стоил дешево, – переключившись на новую тему, говорил Гусаков. – Иностранцы покупали подпись под межправительственным соглашением за какой-нибудь поганый видик. И сами удивлялись дешевизне. Теперь есть четкий прейскурант: какая подпись, на каком документе, сколько стоит, все расписано по нотам. А чиновники так подорожали, ух. Не подступишься. Эта информация тебе для размышления, не для газеты. А если все-таки вздумаешь об этом писать, на меня не ссылайся.
– Не буду ссылаться.
Ларионов снова уставился в блокнот, поставив на его странице бесполезную закорючку.
Если известно, что убийца – врач «скорой» это уже кое-что. Это не пустыня, не голое место. Для начала Ларионов побывал в городском управлении здравоохранения, затем съездил в объединение «Скорая помощь» на Каптельской улице, собирая все данные, что можно выудить за бесплатно. Но полученная информация только повергла в уныние. Оказалось, в Москве существуют пятьдесят две подстанции «скорой», на каждой их них работает от семи до двенадцати линейных бригад. А сколько врачей? Перемножив цифры, Ларионов поморщился. А если убийца не врач, а фельдшер, то круг подозреваемых лиц расширяется вдвое. Правда, все три убийства произошли в одном округе. В этом самом округе пять подстанций «скорой», на одной из которых работал Ирошников.
– М-да, черти что, – вслух сказал Ларионов.
– Не понял, чего ты сказал? – Гусаков оборвал свой монолог.
– Да это я так, – Ларионов, потерявший нить разговора не сразу нашелся с ответом. – Все это очень интересно, – нашел он, наконец, какие-то нейтральные слова, – просто очень интересно. Но в контекст нашего материала не того, не ложится.
