По уговору, Валиев половину гонорара должен был забрать себе. Другую половину делят между собой четыре его помощника. Случись худшее, деньги получают родственники погибших. Но Валиев внесет изменения в ту договоренность. Мертвые на него не обидятся. Он оставит себе не половину, а третью часть гонорара. Остальное разделит между родней своих друзей. Это справедливо. А что касается милиционера Девяткина, вчера вставшего на пути Валиева, то с ним надо разобраться так…
Валиев не довел мысль до конца, задремал. В четыре зазвонил будильник. Невыспавшийся бригадир поднялся и стал бриться перед зеркалом, готовясь к важной встрече.
Глава девятнадцатая
Джип Ирины Павловны Тимониной вкатился на территорию больницы в начале одиннадцатого утра. Передние сидения занимали водитель и охранник Алексей Кочкин, одетые соответственно случаю, в темные костюмы, светлые сорочки и галстуки.
Тимонина, с раннего утра пристрастно перебиравшая одежду, остановила выбор на нейтральном темно сером костюме и сиреневой шелковой блузке с вырезом на груди. Она ведь не вдова, точнее, узнает о гибели мужа лишь от главного врача больницы Глухарева. Значит, не должна наряжаться, как на поминки.
Со вчерашнего вечера, когда Ирина Павловна получила известие, что муж в больнице, прошло достаточно времени, чтобы продумать общую линию поведения. Детали она отполировала по дороге.
На больничном дворе Ирина Павловна увидела то, что и рассчитывала увидеть. На въезде в больницу, перед воротами переминаются два оперативника в штатском. Покосились на номерной знак джипа и отошли в сторону, один полез в карман за блокнотом, записать номер для памяти. Возле дверей главного корпуса, унылого двухэтажного здания, похожего на конюшню, выстроились в ряд две милицейские машины, какой-то серый фургон с занавесочками на окошках, «газик» защитного цвета с желтой полосой на кузове и надписью «прокуратура».
Значит, все идет по сценарию. Милиция, эксперты, прокурор на месте. Так и должно быть. Теперь её выход. Ирина Павловна была деловита и сосредоточена на самой себе. Она ещё раз представила картину объяснения с главным врачом. Выглядеть будет все примерно так. Глухарев проведет её в свой кабинет, усадит в кресло. Пряча глаза, от волнения путаясь в словах, огласит новость придушенным загробным голосом.
Интересно, как он выглядит, этот главный врач? Наверняка средних лет бесформенный безликий тюфяк с подагрой, язвой двенадцатиперстной кишки и потухшим остановившимся взглядом дохлой коровы. Мятый халат, вытянутые на коленках брюки, стоптанные ботинки. С таким вахлаком проблем не возникнет.
Когда Глухарев произнесет роковые слова, Ирина Павловна скажет «ой» и, уткнувшись в ладони, зальется слезами. Глухарев примется её утешать, наливать воды из графина и мешать в неё какие-нибудь тошнотворные успокоительные капли. Возможно, следует симулировать обморок? Сидя на стуле, уронить руки, откинуться назад, наконец, боком повалиться на пол. Что делают провинциальные медики в подобных случаях?
Главный врач подскочит, ухватив женщину под плечи, постарается её поднять или станет совать в нос ватку, смоченную нашатырным спиртом. Ирина Павловна не была уверена, что убедительно сыграет сцену обморока. Слишком много телодвижений, да и валяться на истоптанном грязном полу, унижаясь перед каким-то Глухаревым, совсем не хотелось. Пожалуй, достаточно будет обильных слез, всхлипов, стонов и бессмысленных слов, какие произносят люди, узнавшие об утрате близких.
Итак, обморок отменяется. Будут только слезы. Не нужно требовать от себя невозможного. И это непросто, плакать, когда ты радуешься.
Ирина Павловна прикинула, какие вопросы следует задать врачу. Чем глупее, тем лучше: «Боже мой, как это могло произойти? Господи, за что такое несчастье? Леня, Леня, что они с тобой сделали?» И дальше в этом духе. Конечно, каждую реплику, каждый жест не продумаешь и не просчитаешь. Тут нужна доля импровизации.
Затем – самое трудное. Новоиспеченная вдова должна выразить желание увидеть тело мужа. Лучше это сделать самой. Так или иначе, Ирине Павловне придется в присутствии главного врача, местного прокурора и понятых опознавать тело Леонида, подписывать протокол опознания. Таков закон. Поэтому лучше симулировать правовую безграмотность, самой сказать: «Разрешите мне хотя бы взглянуть на него».
Ирину Павловну тошнит от одного вида покойников, она органически не выносит прикосновений к телам усопших. А тут нужна целая инсценировка. Слезы возле тела, плачь на груди у Лени? Это уж слишком. Так и до реального обморока один шаг. Сейчас Леню, раздетого до гола, положили на секционный стол в морге. Наверняка вскрытия ещё не делали. Хочется верить, что люди Казакевича, эти дикие необузданные кавказцы, не изуродовали его до неузнаваемости, и он лежит, как живой. Трупная кровь уже свернулась, перестала капать в ведро, стоящее под секционным столом.
Ирина Павловна постарается найти в себе силы, чтобы облобызать лоб покойного. Только лоб. И быстро так, походным шагом, выйти из морга. А если Леню изувечили перед смертью, превратили в мясной фарш? Если его лицо напоминает не прожаренную котлету?
Значит, сжав зубы, придется пройти и через это.
В любом случае, Ирина Павловна больше минуты в морге не продержится. А протокол подпишет уже в кабинете главного. Сунуть бы врачу денег и не ломать перед ним комедию. К сожалению, это возможно лишь в Москве, но не в провинции. Тут люди консервативные, отсталые и заторможенные. Могут неправильно истолковать добрый жест.
Муж умирает насильственной смертью, а вдова не льет слезы, не бьется в истерике, да ещё сует главному врачу деньги. С какой это радости? Подозрительно.
* * *
Ирина Павловна велела охраннику и водителю не вылезать из машины. Если мужчины понадобятся, она от подъезда и махнет рукой. Ирина Павловна вышла из джипа, поправила пиджак и прошагала двадцать метров до дверей. На вахте дежурил уже немолодой милиционер, засидевшийся в лейтенантах. Он поднял на женщину глаза и хотел что-то спросить, но Ирина Павловна опередила вопрос. Она решила не представляться.
– Я к главному врачу, к Глухареву. Он назначил мне на утро.
– А вы кто? П-а-а-апрошу документы.
Выругавшись про себя грязными словами, Ирина Павловна полезла в сумочку, достала паспорт, положила его на стойку. Милиционер оторвал зад от стула, полистал паспорт, сличил фотографию с личностью посетительницы.
– А, Тимонина, – сказал лейтенант, возвращая паспорт. – Пожалуйста, вот сюда, налево. Первый этаж. Третья дверь. Там есть табличка.
Пройдя за турникет, Ирина Павловна свернула налево, в длинный полутемный коридор с зарешеченным окошком в торцевой стене. Она постучала в дверь, услышала «входите», перешагнула порог.
Из– за стола встал средних лет мужчина, довольно полный, с дряблым лицом. На носу криво сидели очки в пластмассовой оправе, лоб прикрывала прядь волос, жидкая и засаленная. Тимонина, с первого же взгляда испытавшая к врачу острую неприязнь, закрыла дверь и назвала себя.
