Девяткин залез в карманы Зудина, выгреб бумажник, увесистую связку ключей, финку с наборной пластиглазовой рукояткой. Забросил нож в дальний угол подвала. Раскрыл бумажник. Ничего интересно: немного бумажных денег, две визитные карточки, счет с телефонной станции за междугородний разговор с Костромой, цветная фотография молодой располевшей блондинки. Надпись на обратной стороне: «Дорогому мужу от любящей жены. Вечно твоя Алла». Девяткин опустил бумажник, фотографию и ключи обратно в карман Зудина. Наклонился к самому уху Валентина Петровича.
– Ну, что молчишь, как опущенный? Язык в гандон засунул?
В эту секунду Зудин решил, что мент – липовый, и ксива у него – липовая. Это натуральный бандит, которому ничего не стоит здесь, в сыром подвале, отобрать у беззащитного человека его жизнь. Просить о пощаде, лить слезы – пустое занятие. Нужно что-то говорить, отвечать по существу. Но разве можно сказать правду?
Сказать, что вчера вечером Тимонин, совершенно пьяный, покинул «Императрицу» в обнимку с Лопатиным. А сегодня, в этот час, возможно, в эту самую минуту Лопатин мочит госпожу Зудину в загородном домишке. Вероятнее всего, Тимонин и сейчас находится рядом с убийцей. Разве язык повернется выговорить такое?
И тут Зудин услышал шаги на лестнице. Кто-то спускался вниз. «Помощь идет», – подумал Зудин и получил кулаком по шее.
По ступенькам, быстро сбегал метрдотель Муравьев. Девяткин тоже услышал шаги, он поднял с пола короткую толстую палку и спрятал её за спиной.
– Валентин Петрович, вы здесь? – крикнул метрдотель Муравьев. – Вас срочно к телефону.
Муравьев спрыгнул с двух последних ступенек и остановился, открыв рот при виде необычного зрелища. Хозяин, спрятав лицо в ладони, стоял на коленях у стены, будто собирался молиться. Два мужчины, с которыми несколько минут назад Зудин вышел из зала, безмолвно переглядывались.
– У него сердечный приступ, – не дожидаясь вопросов, пояснил Девяткин. – Нужна помощь. Помогите ему подняться. А я вызову «скорую».
Растерявшийся Муравьев подумал, что во время сердечных приступов люди не молятся. Он шагнул к хозяину, хотел ухватить Зудина под плечи, пересадить на стул. Но тут вперед выступил Девяткин и хватил метрдотеля дубиной по затылку. Муравьев вскрикнул, повалился на мешки с картошкой, дернул ногой и затих. Девяткин отбросил в сторону палку, вытащил из кармана пистолет и ткнул стволом в щеку Зудина.
– Ну, гад, у тебя последний шанс.
Валентин Петрович решил, что выбора нет, настал момент истины. Снизу вверх он посмотрел на Девяткина.
– Тимонин вчера был здесь и уехал с одним человеком. Моим знакомым Игорем Лопатиным. Они просто выпили, а потом уехали. Вместе. Хотели продолжить…
– Где твоя машина? – спросил Девяткин.
– Возле заднего крыльца стоит, – проблеял Зудин.
– Вставай, – приказал Девяткин. – Покажешь, как найти своего знакомого. И предупреждаю…
Девяткин протянул Зудину руку, помог встать на ноги.
– Я все понял, – шмыгнул носом Зудин.
Валентин Петрович стал подниматься вверх по лестнице. Он никак не мог опомниться после того страшного удара в пах, он с огромным трудом передвигал широко расставленные ноги. Двигался вразвалочку, враскачку, будто кто-то засунул ему в зад открытую бутылку кетчупа. Острый соус попадал на слизистую, жег внутренности, а сама бутылка, словно неразорвавшийся снаряд, застряла в заднем проходе, мешала шевелить конечностями.
Зудин подумал, что, возможно, от удара у него лопнула прямая кишка. И теперь он сможет справлять большую нужду разве что после тяжелой операции, через трубочку в боку. После этих мыслей как-то само собой расхотело жить.
На улице Зудин открыл машину и, превозмогая боль, сел за руль. Девяткин уселся рядом на переднем сидении. Боков устроился сзади.
– Далеко ехать? – спросил Девяткин.
– Это за городом, километров пятьдесят, – промямлил Зудин. – Или чуть больше.
– Ну, поехали.
Девяткин направил ствол пистолета на коленку Зудина.
* * *
«Газик» долго петлял по темным улицам, пока, наконец, не остановился на заднем дворе мужского общежития мебельной фабрики. За два квартала отсюда из машины вышли помощники Лопатина, помогавшие ему разобраться с женой Зудина.
Водитель Коля выключил радио и, отвинтив колпачок от армейской фляжки сделал пару больших глотков. Лопатин тоже приложился. По салону поплыл густой спиртовой дух. Тимонину водки предлагать не стали. Он, согнувшись в три погибели, спал на заднем сиденье так крепко, что сразу видно, его не растолкаешь. Людей возле общежития не видно, но сюда, под брезентовый верх машины, долетали громкие человеческие голоса, мат, чье-то ржание и звуки музыки. Мужская общага жила бурной вечерней жизнью.
Лопатин выудил из кармана шестизарядный револьвер и несколько патронов. Он рассовал патроны в каморы барабана и взвел курок. У револьвера довольно сильная отдача, чтобы стрелять самовзводом, на спусковой крючок приходится давить изо всех сил, кучность стрельбы оставляет желать… Кроме того, Лопатин крепко набрался. Чтобы попасть в цель, придется мочить Осетрова с близкого расстояния. А лучше – в упор.
Еще пару минут Лопатин прикидывал, под каким предлогом выманить грузчика из его норы. Но так ничего путного не изобрел, поручил вызвать Осетрова водителю Коле, не только самому трезвому, но и самому сообразительному человеку из всей компании.
Длинный и худой Коля выбрался из машины, на нетвердых ногах, как на сломанных ходулях, обошел пятиэтажное здание. Беспрепятственно миновал вахту, покосившись на кабинку вахтера, где за треснувшим стеклом видел седьмой сон старик в фуражке пограничника. Коля поднялся на второй этаж, дверь в шестнадцатую комнату оказалась не запертой.
Осетров делил комнату с одним сумрачным типом, водителем из отдела доставки готовой продукции, но тот уже неделю как загремел в больницу с приступом радикулита. Теперь можно наслаждаться одиночеством. Но радость была не в радость, потому что зарплату на фабрике задерживали на полтора месяца. Осетров, вернувшись с дневной смены, съел булку с изюмом, принял душ, настежь распахнул окно.
Теперь он, оставшись в одних трусах, пролеживал старый диван и таращился в потолок. За окном шуршал листьями высокий тополь. Этот звук был приятен, он напоминал шелест новеньких ассигнаций. Осетров силился придумать какое-нибудь развлечение на вечер, но ничего не шло в голову. Что же ему нужно сейчас, чего хочется? Наверное, того же, что и всем людям на свете. Немного денег и хорошей погоды. Но к черту погоду, пусть и дальше стоит эта проклятая жара. Нужны деньги. С ними всегда хорошая погода.
Но одолжиться не у кого, все, что можно было продать, давно продано. Ходить по бабам и пивнякам хорошо, если имеешь на кармане что-то кроме двух квитанций из ломбарда. А сейчас Анатолию Осетрову, сердцееду, красавцу с атлетической фигурой, остается натирать мозоли на боках и разглядывать трещины на потолке. А это, надо честно сказать, не самое захватывающее зрелище в жизни.
