– Ты никому не сказала, что встречаешься со мной?
– Разумеется, никому. Ну, как дела? – спросила Ирина Павловна.
– Дела? – Казакевич был на последней стадии нервного взвода, он не смог сдержать злости. – А ты сама этого не знаешь? Я не могу перевести деньги за границу, пока твой муж жив. Потому что на всех документах должна стоять его подпись. Я пальцем пошевелить не могу. А он, сука, жив и подыхать не собирается. Я разговаривал со своими людьми, которые отправились в Волгоград на его поиски. Девяткин всех опередил. Проклятый мент, сука… Мать его…
Тимонина прищурилась, бросила на Казакевича злой презрительный взгляд.
– Это была твоя идея выписать Девяткина. Вспомни, что ты говорил: «Он лучший друг Леонида и найдет его. Он наверняка знает, где твой муж». Бандиты грохнут Леню. А дальше акт второй. Появляешься ты, весь в белом… Ты сам все это придумал, а теперь высказываешь свое фэ. Валишь с больной головы на здоровую.
– Я тебя ни в чем не упрекнул, – заметил Казакевич. – Я лишь обрисовал наше положение. Девяткин нашел его, а мои люди обосрались. Не исключено, что Девяткин уже потащил твоего мужа в милицию. А там Леня молчать не станет. Поделится соображениями…
– Леонид никогда не опустится до того, чтобы заложить собственную жену ментам, – сказала Тимонина. – Он на такое не способен. Я знаю его лучше других. Я спала с ним несколько лет.
– Ты и со мной спала.
Ирина Павловна в ниточку сжала бескровные губы. Кажется, она побледнела.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты не разбираешься в людях, – ответил Казакевич. – Он не способен… Скажите, какой благородный. Ты плохо знаешь, на что способны люди. Он очень даже способен. И очень даже на многое.
– Какой же ты засранец. Когда я была тебе необходима, ты находил для меня совсем другие слова.
Казакевич смолчал, решив пропустить этот выпад мимо ушей. У Ирины на нервной почве потекла крыша, и теперь её бестолковую башку уже не отремонтировать. Пусть тявкает, он не станет огрызаться в ответ. Зачем ругаться с человеком, которому осталось жить… Казакевич глянул на часы. Ну, час от силы. Проехав пять километров по кольцевой дороге, он свернул на загородное шоссе. Еще двадцать минут, и они у цели.
– Я проклинаю тот день, когда связалась с тобой, когда тебе поверила, – говорила Тимонина. – В твоих глазах я аморальна, потому что мне нужны деньги. Потому что я не люблю, никогда не любила Леонида. Потому что я сплю с другими мужчинами. А чем ты лучше меня? Ну, чем? У тебя комплекс собственной гениальности. Ты один самый умный, а все остальные – грязь у твоих ног и дерьмо на лопате.
Казакевич испытал зуд в ладонях. Он был готов остановить машину на обочине и вцепиться в горло Тимониной. Но вместо этого просто заставил себя не слушать эту сучку. Ирина Павловна все говорила и говорила, кажется, не собиралась затыкать варежку.
– Вспомни, что ты мне обещал. Когда Леня уйдет из жизни, ты станешь фантастически богатой женщиной. Вся его недвижимость, все банковские счета, машины, яхта перейдут в твои руки. Сам ты ни на что не претендовал. Просто хотел пересесть в кресло моего мужа. Ты всегда был на вторых ролях. А теперь захотел стать самым главным. Номером один. Губы раскатал. И выкусил.
Ирина Павловна вдруг рассмеялась злым каким-то каркающим смехом.
– Выкусил? – переспросила она.
Казакевич сдержался. Отняв от руля одну руку, он потянулся к Ирине Павловне, погладил её по плечу, по волосам. Сейчас нужно восстановить прежнее доверие хотя бы ненадолго. Казакевич не с того, не на той ноте начал разговор. И теперь разгорался нешуточный скандал.
– Ира, успокойся. Я уверен, что все будет хорошо.
Тимонина вздохнула, вытащила из сумочки платок и высморкалась.
– Куда мы едем? И зачем?
– В одно спокойное место. Там яблоневый сад, и все это хозяйство караулит мой добрый знакомый. По этому адресу приедет один человек, с которым нам надо кое-что обсудить. Я на него очень надеюсь.
Тимонина быстро остывала, она выплеснула все эмоции и выдохлась. Раскрыла пачку сигарет, прикурила и уставилась на дорогу. Когда подъехали к домику садового сторожа, Ирина Павловна, словно почувствовала неладное, толкнула Казакевича в бок.
– Что это за клоака?
– Это будка, то есть дом сторожа, – терпеливо объяснил Казакевич и, открыв дверцу, спрыгнул на землю. – Здесь живет хороший надежный человек.
В освещенном дверном проеме показалась неказистая фигура сторожа, согнутая на одну сторону. Ирина Павловна вылезла из машины, учуяв запах из свиного корыта Белянки, сморщилась, как мякушка. Радушный хозяин отвесил то ли неловкий полупоклон, то ли реверанс.
– Здравствуйте, гости дорогие. Милости прошу к моему, так сказать, шалашу.
– Здравствуй Степаныч, – по второму разу поздоровался Казакевич.
Он принял даму под локоток, провел в дом и усадил к столу, на котором предусмотрительный хозяин расставил разнокалиберные чашки, горелый чайник и объемистые граненые стопки под домашнее вино. Казакевич тоже присел к столу, украдкой подмигнул сторожу. Мол, долго не тяни, закругляй эту мудянку немедленно.
– Как у вас мило, – сказала Ирина Павловна и скорчила брезгливую гримасу. – Очень уютно. Просто очень.
– Стараюсь, как могу.
Сторож был польщен комплиментом, он ждал от молодой красивой женщины вопросов о видах на урожай, надеялся похвастаться своей эрудицией, но вопросов не последовало. В сенях за газовой плитой Степаныч припас обрезок двухдюймовой трубы. Этим оружием он рассчитывал проломить голову Тимониной. Женская кость тонкая, пара увесистых ударов – и никаких надежд на реанимацию. Степаныч засуетился у стола. Казакевич изобрел благовидный предлог, чтобы смыться.
– Ах, черт, совсем забыл, – он поднялся. – У меня в машине кое-что есть к чаю. Печенье и конфеты.
Проворный Казакевич выскочил из комнаты в тесные сени, из сеней шмыгнул на улицу. Подошел к машине и обернулся назад. В освещенном окне он видел Ирину Павлову, сидевшую у стола спиной к двери. Видел, как из комнаты вышел в сени и вернулся обратно Степаныч, держа за спиной продолговатый предмет, завернутый в газету.
Казакевич отвернулся, он не выносил грубого насилия, вида крови.
* * *
Боков весь затек от долгого неподвижного сидения на заднем сидении «Жигулей». Но караулил Зудина и не мог себе позволить пошевелиться, выйти из машины и размять ноги. И почему только Девяткин не пристегнул Зудина наручниками к рулю? Может, у него наручников нет? Боков сжимал рукоятку пистолета, направив ствол под ребра своему пленнику, и терпел из последних сил. Однако этого терпения оставался только жалкий глоток на донышке души.
Девяткин ушел в ночь, в неизвестность и больше не появился. Минуты ожидания тянулись, словно вечность. Боков гадал, что могло случиться с Девяткиным? Тот вариант, что он попал в руки бандитов, Боков отбросил сразу же. При таком раскладе наверняка завязалась бы драка, возможно, стрельба. Но все было тихо. Возможно, впотьмах Девяткин свалился в какую-нибудь яму или пересохший колодец. И теперь лежит на его дне со сломанными ногами, не может выбраться на поверхность, ждет помощи, но боится кричать. Как помочь ему, если Боков не может оставить Зудина? Патовая ситуация. Остается ждать и ещё раз ждать.
