Бирюков, раздевшись по пояс, умылся у рукомойника, растерся полотенцем и, забравшись на высокое крыльцо, присел на верхнюю ступеньку, закурил. Дом был построен на взгорке и отсюда, с крыльца, все Обухово как на ладони. В деревне одна единственная улица, дом дяди Коли Рыбина, одноэтажный, с большой мансардой стоит в самом ее конце. Вокруг глухой двухметровый забор, земельный участок небольшой, потому что Рыбин, натура непоседливая и деятельная, отродясь не кормился с огорода. На зиму засыпал подпол картошкой, резал свинью, солил мясо, вот и весь запас. В прежние времена, когда Обухово было центральной усадьбой колхоза «Богатырь», здесь стояла своя кузница и механические мастерские. Рыбин занимал должность то ли кузнеца, то ли слесаря. С утра до вечера копался с железяками, что-то чинил и латал. Позже, когда колхоз развалился, скот пустили под нож, а народ разъехался, механические мастерские перевели в соседнюю деревню, где организовали акционерное общество «Луч». Теперь Рыбин, встав спозаранку, садился на велосипед и ехал на новое место работы. Платили ему копейки, а чаще совсем не платили, но службу Рыбин бросать не думал.
Вот и сегодня, когда племянник еще не проснулся, он, перекусив на ходу, уже подкачал шины старенькой «Украины». Вскочил в седло и закрутил педали так быстро, будто в мастерских его ждал не треснувший подшипник от косилки-плющилки, а неотложное дело государственной важности. Бирюков раздавил окурок о подметку башмака, поднялся, чтобы войти в дом, но остановился на пороге, залюбовавшись дальней березовой рощей. Над улицей плыл прозрачный туман, к речке с удочками спешил белобрысый мальчишка, проспавший первую зорьку. К началу сентября население деревни Обухово уменьшалось наполовину. Мало помалу разъезжались дачники, и жизнь затихала до следующего лета.
Еще в сенях Бирюков услышал трель телефонного звонка, рванул в комнату, вытащил из кармана куртки мобильный телефон. Мужской голос показался незнакомым, человек говорил медленно, слегка шепелявил. Поинтересовавшись, с тем ли человеком разговаривает, Панов спросил:
– Я достал твой телефон через секретаря этой забегаловки «Камеи». Пришлось очень постараться, чтобы найти тебя.
– Я не от кого не прячусь, – Бирюков сел на лавку возле печки. – Кто говорит?
– Ты меня наверняка помнишь, хотя видел только раз в жизни. Вечер, тишина, старые гаражи, луна на небе… Сплошная дерьмовая лирика. Мы расстались неожиданно и даже «до свидания» друг другу не сказали. Ты там собрал какие-то бумажки, которые тебе не принадлежат.
– Вообще-то я ждал твоего звонка, – Бирюков без усилий вспомнил человека в безрукавке, татуированного с ног до головы. Человек стоял от него метрах в десяти, направляя ствол пистолета в живот Бирюкова. – Думаю, куда же ты пропал?
– Извини, были всякие дела, – вежливо ответил Панов. – Теперь я освободился. Хочу, чтобы ты знал: я на тебе зла не держу. Ну, за то, что случилось тогда, той ночью. А те люди, которые остались там лежать… Тьфу на них. И забудь. Они были дерьмом, дешевкой. Словом, сменные винтики, расходный материал. Один вонючий гонор и больше ни хера. Особенно у того армяшки. Он думал, что он основной, что всю масть держит. На самом деле их использовали для черновой работы. Потому что ни на что другое они все равно не годились.
– Про них я уже забыл.
– Я хочу знать главное: сохранились у тебя мои бумажки или как? Я умираю их пощутать.
Не прерывая разговора, Бирюков наклонился, вытащил из-под лавки дорожную сумку из синтетической ткани, расстегнул «молнию». Словно хотел убедиться, на месте ли фальшивки. Пачки долларовых банкнот, толстые, перехваченные резинками, сверху были прикрыты парой вчерашних газет, легкомысленным журналом и мятыми спортивными штанами.
– А я умираю пощупать свои тридцать штук, – ответил Бирюков. – Ты предлагаешь обмен?
– Это не худший вариант. Не понял, мои фантики у тебя?
– У меня.
– Тогда, братан, держи их где-нибудь рядом, под рукой.
– Они в надежном месте, – успокоил Бирюков.
– Я свяжусь с тобой скоро, и мы все сделаем честно, без кидалова. Ты получишь свое, а я заберу свое. Еще звякну. Бывай.
Раздались короткие гудки отбоя. Бирюков застегнул сумку, задвинул ее на прежнее место под лавку. Сейчас он испытал приступ зверского аппетита. Он достал из самодельного буфета плошку с солеными огурцами, блюдце, на котором катались три вареных яйца, кирпичик ржаного хлеба. Поставил закуску на стол и начал неторопливый завтрак. Автобус их деревни до станции ходил один раз в день, после полудня, так что времени впереди вагон. При любом раскладе к вечеру он будет в Москве.
Бирюков посыпал яйцо солью и залюбовался на камин, который сложил Рыбин. Большой открытый камин, облицованный плиткой, находился точно посередине комнаты, делил ее на две части. С другой стороны камина Рыбин построил печь. Если бы к золотым рукам дядьки да немного денег, его высокая изба из круглых бревен давно превратилась бы в шикарный особняк, каких и на Рублевке по пальцам считать. Только вот денег не было…
* * *
Два микроавтобуса с оперативниками и следователем прокуратуры Липатовым должны были выехать в деревню Обухово ровно в пять утра с тем расчетом, чтобы прибыть на место к семи тридцати. Оперативники, ворвавшись в дом, должны захватить Леонида Бирюкова еще тепленького, сонного.
Вчера художник на заказанном в транспортном агентстве грузовике перевез в деревню свои картины. Оперативники, осуществлявшие наблюдение, утверждали, что он прихватил с собой две дорожные сумки. Как пить дать, в одной из сумок находились фальшивые доллары. Водитель «ЗИЛа» некто Нестеров, вернувшийся на базу под вечер, был опрошен дознавателем. Нестеров утверждал, что принимал участие в погрузке и разгрузке картин. Две сумки из синтетической ткани во время поездки находились в кабине. В одной из них харчи, какие-то консервы, минеральная вода и бутылка сорокаградусной. Эту сумку пассажир открывал, предлагая водителю попить воды. Во второй сумке были уложены, видимо, какие-то ценные или хрупкие вещи. Всю дорогу пассажир держал ее на коленях, а когда прибыли на место, первым делом отнес в дом именно ее. Наверное, фальшивые деньги Бирюков планирует оставить в доме своего дяди Рыбина, а самому вернуться в Москву пустым.
В назначенное время шесть оперативников и милиционер-водитель собрались во внутреннем дворе ГУВД. Но планы Липатова пошли наперекосяк с самого начала. Оказалось, что у водилы автобуса неправильно оформлен путевой лист, не хватает какой-то печати или подписи. Когда это дело утрясли и машина, попетляв по московским улицам, полупустым в этот ранний час, наконец вырвались на шоссе, Липатов был спокоен и уверен в успехе дела. Он сидел на заднем сидении микроавтобуса, задвинув на окне матерчатую шторку. Закрываясь от света, натянул на глаза козырек белой летней кепочки и, вытянув ноги, погрузился в свои мысли. Могло показаться, что Липатов спит и видит те сны, что не досмотрел ночью.
Но следователь не спал, он думал о Бирюкове. Странный тип. Высшее художественное образование, по отзывам не бездарь. Мог бы далеко пойти, пробиться наверх. Но что-то мешало: не было высоких связей, покровителя или таланта не хватало? Трудно сказать. Бирюков вечно перебивается какими-то сомнительными халтурами, подрабатывал то охранником в магазине самообслуживания, то грузчиком на кондитерской фабрике. Еще студентом устроился ночным вышибалой в ресторане «Поплавок». Так и дальше пошло. Несколько лет назад сел за вымогательство и нанесение побоев средней тяжести. Жена художника сошлась с каким-то хмырем, хозяином парфюмерного магазина, и развелись с Бирюковым, когда тот жрал баланду и давил комаров в солнечной республике Коми. Отмантулил четыре года от звонка до звонка и, вернувшись, снова принялся малевать картинки, халтурить по художественной части, браться за любую работу. Но, ясно же, это не заработки, а птичий корм.
