Когда Жбан остался один на один со своим тюремщиком, Ищенко повел себя крайне осторожно. Он не выпускал из руки пистолета, внимательно следил за пленником, ловил каждый его вздох, не пропуская ни одного его движения, будто тот имел физическую возможность встать и сломя голову умчаться неизвестно куда. Но дождь и ветер немного остудили горячу голову. Ищенко понял, что пленник никуда не денется, и в самую пору подумать о себе, потому что плащ и пиджак насквозь промокли, еще вопрос, вернется ли напарник засветло, а небольшая фляжка водки, что оттягивала внутренний карман, ненадолго спасет от холода. Ищенко побродил краем поляны, наломал веток, складным ножом нарезал коры, притащил тонкое сухостойное деревце, долго пыхтел над ним, разламывая ствол ногой. Он вытащил из кармана свежую газету, скомкав ее, обложил сверху березовой корой и ветками. Жбанов наблюдал за всеми этими манипуляциями, чуть смежив веки. Со стороны могло показаться, что он задремал или впал в забытье. Он Жбанов не спал, он согнул в колене увечную ногу, напряг мышцы бедра и голеностоп, прикидывая, сумеет ли он не упасть, если вздумает бежать. Кажется, нога держала.
Ищенко зажег спичку, бумага вспыхнула, быстро сгорела, превратившись в золу, но костер никак не хотел приниматься, ветки едва тлели, дерево не разгоралось. Плотный удушливый дым стелился по земле, попадал в глаза Жбанову. Он надрывно кашлял, нога ныла все сильнее. Но Ищенко не хотел сдаваться, проявляя чудеса упорства и настойчивости, он все подкладывал в костер сырой лапник и наломанные ветки. И добился-таки своего: пламя вспыхнуло, дерево принялось, потихоньку разгорелось, ветер разогнал удушливый дым. Ищенко, разгоряченный работой, скинул плащ, присел на трухлявый пень, запустив руку в карман, вытащил фляжку и, сделав два добрых глотка, затянулся сигаретным дымом. В его темных глубоко сидящих глазах, кажется, засветились живые огоньки. Он подошел к Жбанову, наклонился над искалеченной ногой.
– Сейчас я тебе помогу, – сказал Ищенко.
Раскрыв перочинный нож, он разрезал кусок кожи, на котором висел отрубленный палец. Несвежим носовым платком кое-как перевязал рану, а палец отбросил в сторону. Жбанов, до боли сжав зубы, терпел.
– Ну вот, сейчас станет легче, кровь уже успокоилась, – сложив ножик, Ищенко задержал взгляд на наручных часах пленника. – Хорошие котлы. Швейцарские или подделка?
– Фирменные.
– А… Тогда я их сниму? Не возражаешь?
Глава четырнадцатая
Не дожидаясь ответа, Ищенко наклонился, расстегнул застежку ремешка. Поднес часы к уху и, повертев их в руках, опустил в карман штанов. Он прошелся по траве, стирая ладонью с лысой башки дождевые капли. Приволок несколько палок и положил их в огонь. Уселся на пень, прикурил сигарету и стал пялиться куда-то в даль, видимую ему одному. Дождь закончился, и сквозь просветы в тучах, показались синие лоскутики неба. Жбанов решил: если не действовать сию же минуту, то он совсем задеревенеет от холода и сырости. Отталкиваясь руками от земли, он как-то неловко боком подполз к костру, будто хотел погреться. Выставил вперед поближе к огню руки, растопырил пальцы. Костер жарко разгорался, огонь лизал толстые ветки, что Ищенко притащил из леса.
– Что, холодно, братан? – Ищенко вытащил фляжку, отвинтил колпачок и, глотнув, поморщился. Пленнику водки не предложил, спрятал фляжку в карман. – Нам тут еще долго канителиться. Пока мой кент обернется… Ты, главное, молись, чтобы деньги на месте оказались.
Жбанов подумал, что толку от молитв мало, если уж ему суждено сдохнуть в этом лесу, так и случиться. Он уже приметил головешку длиной сантиметров тридцать. Толстая ветка с одного края обгоревшая, с другого еще не тронутая огнем.
– Кстати о времени, – сказал он. – Там на моих, то есть на твоих часах есть одна хитрая кнопка: летнее время. Если ее нажать, часовая стрелка перескакивает на час вперед. Или назад. В зависимости от ситуации.
– Ну, покажи.
Ищенко, сидя на пне, залез в брючный карман, нагнувшись вперед, вытащил часы, протянул их пленнику. Жбан, делая вид, что хочет взять часы и показать хитрую кнопку, тоже наклонился вперед. Уперевшись левой рукой в землю, правой он выхватил из костра головешку и, что было силы, ткнул ее горящим концом в лицо противника, метя в глаз. Но промахнулся и попал чуть выше, в левую бровь. Ищенко, вскрикнув, уронил часы в огонь, спиной повалился на землю и заорал благим матом. Жбан, оттолкнувшись от земли, поднялся, и двинул к лесу. Ищенко, катаясь по земле, выхватил пистолет и несколько раз выстрелил на звук, расстрелял всю обойму, но промазал.
Взлетала в небо воронья стая. Пули срезали с дерева большую ветку, и та едва не грохнулась на голову Жбана, но в последний момент удалось увернуться. Миновав опушку, он оказался в низкорослых зарослях молодого осинового подлеска. Сырые ветки били по лицу, под ноги попадались какие-то корни, больно ранившие ступни. Кровь из раны на ноге снова полилась, как вода из худого крана. Но он упорно брел дальше, петляя, заметая следы. Первое неприятное открытие: правая нога держала куда хуже, чем рассчитывал Жбан. Второе: он не мог бежать. Быстрый шаг – это все, что можно из себя выжать.
Несколько раз без всякой причины искалеченная нога подламывалась в колене, он терял равновесие и, выставив руки вперед, падал, ударяясь грудью и лицом о землю. Но тут же снова вставал и шел дальше, раздвигая ветви руками. Тяжелое свистящее дыхание вырывалось из груди, как из парового котла. Жбан падал, вставал и снова падал. Ступни распухли и посинели, он перестал чувствовать боль в ноге, прислушивался лишь к посторонним звукам. Нет ли за спиной погони. Кажется, все тихо. Здесь многое зависит от того, сильно ли пострадал Ищенко, получив по морде головешкой. Если он очухается быстро, пиши пропало. Зацепившись ногой за корень дерева, высоко вылезающий из земли, Жбан упал и решил, что больше не поднимется. Сил осталось только на то, чтобы медленно умереть.
Он лежал на земле, слушая свое хриплое дыхание, и думал о том, что в свое время он допустил ошибку, сойдясь с Архиповым. Жбан был обычным валютным ломщиком, кидал лохов на деньги у обменных пунктов, предлагая валюту по выгодному курсу. В последний момент, он ловко подменял сотенные купюры на бумажки достоинством в один доллар, а его напарник, подваливал к группе людей, совершавших сделку. Раскрывал липовое милицейское удостоверение и предлагал пройти с ним в отделение, чтобы там разобраться в деле по существу. Жбан и его клиенты разбегались в разные стороны, а в кармане ломщика оставалось когда двести, а когда и все пятьсот баксов. В удачные дни снимали навар и пожирнее. В неудачные дни вся выручка доставалась ментам, которые разбанковывали бабки между собой.
Однажды у незнакомого обменника в незнакомом районе его задержал какой-то сопливый опер, который, наверное, еще не научился самостоятельно вытирать нос, когда Жбан провернул свою первую валютную аферу, подсунув иностранцам бумажную куклу вместо обещанных рублей. Его продержали в подвале отделения трое суток, жестоко избивая каждый вечер, то бишь вели профилактическую работу. Эти воспитательные процедуры продолжались когда два часа, а когда и дольше. Уже на второй день Жбан мочился кровью и испытывал такие боли в пояснице, что самостоятельно не мог влезть в ботинки. После той истории он решил, что уличным приключениям у обменных пунктов настал конец. И стал искать стоящее дело. Вскоре случай свел его с бывшим однокашником Архиповым, который поднялся в жизни, сделавшись хозяином картинной галереи «Камея», процветающего заведения, куда народ валил валом.
