Если бы сотрудники ФСБ или прокуратуры прихватили Архипова или его ближайших помощников с поддельной валютой на руках, провели допросы с пристрастием и выбили из задержанных показания, следствие все равно не сдвинулось с мертвой точки. Потому что кроме лже дипломата Сахно, Архипову больше некого сдавать. А с Сахно какой спрос? Скажет, что случайные люди на платформе в Смоленске попросили передать посылку родственнику или знакомому, который встретит поезд в Москве. Что находится в посылке, Сахно, разумеется, не имеет понятия, он приличный человек и не сует нос в чужие вещи.
Пока следствие топталось бы на месте, «дипломата» мурижили на допросах, а время шло, Самойлов и Герасим успели бы спрятать все концы, избавиться от улик. За какую ниточку не потяни, она оборвется, никуда не приведет. Чем занимался все эти годы Герасим, догадаться нетрудно. Он вел жизнь честного фраера и в буквальном смысле слова делал деньги. Возможно, Герасим держал в типографии одного или двух помощников, но основную работу выполнял сам. Он довел прежние связи, не посещал воровские сходняки, не участвовал в разборках, не светился в сомнительных заведениях, катранах и кильдымах. Но все на свете имеет конец, иногда этот конец бывает нелепым. В середине лета Герасим на своем «Лексусе» влетел в грузовик, еще несколько часов он болтался между жизнью и смертью и умер в районной больнице, когда хирург еще не приступил к операции.
Двумя неделями позже заезжий ухарь с Украины Николай Осадчий ограбил и проломил голову весовой гирей Дмитрию Нифонтову, некогда работавшем на Гознаке, знавшем печатное дело лучше, чем свои пять пальцев. По информации, которую добыл Бирюков, Осадчего пришил в тюремной камере какой-то псих. Украинца исполосовали бритвой и вырезали язык. Так поступают с людьми, которые много знают и слишком откровенны на допросах. Подельники покойного Герасима с испугу наверняка отвалили родственникам убийцы очень приличные бабки. Но то были пустые траты и напрасно пролитая кровь. Осадчий знать не знал, кого именно он грохнул и каким макаром у старика оказались фальшивые доллары, поэтому ничего не мог рассказать следователю.
Однако эти события оказали сильное впечатление на Самойлова. После гибели Герасима юрист, видимо, стал лидером шайки фальшивомонетчиков. Он распорядился свернуть дело по двум причинам. Без Герасима качественных фальшивок бригада напечатать уже не могла, кроме того, Самойлов был напуган, подозревая, что на хвост сели менты или серьезные ребята из ФСБ. И дело может закончиться нарами. Однако, уходя, можно не только громко хлопнуть дверью, можно неплохо заработать. Самойлов поручает Панову и его людям выкрасть Архипова, а затем, когда тот оказывается на свободе, вешает на него неподъемный долг. Макса Жбанова и лже дипломата Сахно убирают как опасных свидетелей. Разумеется, перед смертью их тоже выпотрошили. Ведь Макс Жбанов, и «дипломат» Сахно наверняка держали заначки на черный день. Точно так поступили бы и с Архиповым. Но в картинной галерее все пошло по чужому сценарию. Вместо долгожданных миллионов парни Самойлова получили по сосновому ящику и по два метра земли.
И все бы хорошо для Архипова, и можно жить дальше, но на свободе по-прежнему остается Панов и кто-то из его подельников. Стоит Архипову высунуть башку из своей норы, и его мгновенно прихлопнут. Положение патовое. Кроме того, остается несколько неясных моментов. Что за марки нашел Бирюков в разоренной типографии? С какой целью их печатали? Кому нужны эти бесполезные картинки? Возможно, ответив на эти вопросы, можно выйти на Панова или его дружков. Кто знает…
Архипов нашел еще один след, но след зыбкий, очень неопределенный. Когда семь лет назад проходил суд на Герасимом, свидетелем защиты выступила некая Ева Михайловна Фридман, его сожительница. Заявила в суде, что в тот момент, когда проворачивали аферу с переводом денег на счет подставной компании, она вместе со своим гражданским мужем отдыхала в Ялте. Собственно, вот и все показания. Ничего заслуживающего внимания. Но имя… Ева Фридман. Так звали давнюю любовницу Архипова, с которой он расстался в ту пору, когда вел переговоры о покупке помещения под картинную галерею. Архипов не был единственным мужчиной Евы и знал это. Она не была его единственной любовью, которая одна на всю жизнь. Возможно, поэтому разрыв прошел легко и безболезненно. Ева в очередной раз укатила на юга искать приключений, Архипов остался наедине со своими проблемами.
На его горизонте эта женщина больше не появилась, даже не позвонила ни разу. Тогда он решил, что Ева нашла достоиая своей красоты нашла состоятельного мужчину. Архипов не пытался ее искать, решив: Ева явится сама, если очень соскучится. Но она не соскучилась. Через год Архипов увлекся одной ломучей девицей, которая показалась ему немного старомодной и романтичной. Девица «косила» под Блоковскую Незнакомку. После свадьбы стало ясно, что жена особа меркантильная, падкая до шмотья, дорогих безделушек и прочих земных благ. Романтический ореол окончательно облупился во время затянувшегося бракоразводного процесса. Когда дело коснулось денежных счетов, выяснилось, что Лариса не собирается уступать мужу без боя даже дырявой наволочки…
Бирюков в разговоре упомянул, что во время автомобильной аварии на Минском шоссе, в которой погиб Герасим, в салоне находилась еще какая-то женщина. Она отделалась то ли ушибами, то ли переломом руки или ноги. Архипов снова врубил компьютер, подключился к интернату. И в течение следующих двух часов перелопатил электронные версии газет, в поисках заметки об аварии на Минском шоссе, обнаружил около десятка мелких заметок и корреспонденций. Газеты писали, что в автомобильную аварию попал известный мошенник, который в последние годы отошел от дел и вел замкнутый уединенный образ жизни, не поддерживал контактов с воровским миром. Позднее Герасим скончался в провинциальной больнице, куда его доставили на «скорой». Только в одной публикации упоминалось ими попутчицы бывшего авторитета: Ева Фридман. Ее привезли в ту же больницу с травмами средней степени тяжести. Еву спасло то, что она занимала заднее сидение, точнее, место за водителем.
– Ева Фридман, кто бы мог подумать, – вздохнул Архипов. Закрыв компьютер, вышел на балкон. – М-да, старая любовь не ржавеет. Сидит в тебе, как гвоздь в заднице. И напоминает о себе.
* * *
Пятый день Артур Дашкевич проживал в скромном номере мотеля «Варшавский». Если выглянуть из окна восьмого этажа можно увидеть, мокнувший под дождем фургон «Газель», на котором директор комбината минеральных удобрений добирался до Москвы, редких прохожих и снующие взад-вперед автомобили. Изнемогая от скуки, Дашкевич часами валялся на диване, ждал телефонного звонка или стука в дверь. Но Бирюков его не беспокоил, видимо, намеренно тянул время, чтобы из вредности потрепать нервы человеку, и без того издерганному переживаниями последних недель.
Обедал Дашкевич в номере, покупая в буфете бутерброды и негодное пойло под названием кофе. Когда наступало время ужина, спускался в бар. Устраивался у стойки на одноногом табурете с высоким сиденьем и, перед тем, как двинуть в ресторан, неторопливо пропускал для аппетита две-три рюмки анисовой настойки. Он пялился в телевизор, укрепленный где-то под потолком, хотя мировые новости его мало волновали, хлопал глазами и грустил, высчитывая про себя, сколько времени осталось ждать до появления Бирюкова. День? Неделю? Хорошо, пусть будет неделя. Дашкевич умел быть терпеливым. А семь дней не семь лет. Через неделю он отчалит с этого постоялого двора, пригодного разве что для ночевок водителей большегрузных грузовиков.
