– Здорово вас зацепило, – прервал молчание Росляков.
– Да, здорово, – мрачно кивнул Савельев. – Мало не покажется. Врагу такого не пожелаю.
Савельев отвел глаза, его взгляд, кажется, обратился в собственную душу, в собственное прошлое. Вздохнув, он потер шрамы ладонью.
– Туго вам тогда пришлось? – Росляков покачал головой.
– Туго пришлось, – как эхо отозвался Савельев. – Очень туго.
– Это ведь пулевые ранения?
– Что эти, на плече?
Савельев погладил рукой шрамы и поморщился, будто плечо по сей день все ныло, все болело непреходящей не утихающей болью.
– На плече, где же еще? Известно, пуля дура…
– Не пуля дура, а свинья дура, – Савельев прекратил трогать шрамы.
– Какая свинья? При чем тут свинья?
– Как при чем? Кто же тут тогда при чем? В позапрошлом году завел свинью на даче своей, на участке. Зашел к ней в клеть, покормить и поскользнулся на свином дерьме, пролил таз со жратвой. А она меня в плечо укусила. Хорошо хоть не в горло, а то бы помер от укуса свиньи. Так клыками прихватила, будь здоров. Тебя никогда свинья не кусала?
– Бог миловал.
– Тогда ты счастливый человек, – сказал Савельев.
– Неужели человеку так мало надо для счастья, только то, чтобы его свинья не укусила? – Рослякова удивил этот жалкий масштаб мысли.
– Это я так сказал про свинью, а ты к словам цепляешься, – выставив вперед губы, Савельев шумно потянул чай из чашки. – Еще человеку надо, чтобы жена была хорошая. Ты женат?
– Собирался на одной жениться, я уж и кольца золотые купил, до свадьбы оставалось – плюнуть. Но тут эта история с трупом. И другие события. Все закрутилось и пошло кувырком.
– Она красивая, твоя бабец?
– Красивая. А она, Марина, понимаете ли, скучать не привыкла, видит, что я куда-то пропал, не появляюсь, не звоню, завела себе какого-то мужика. Он поэт, стихи пишет…
– Я, честно признаться, тоже поэт, – сказал Савельев. – Только стихов не пишу, потому что не умею. Поэт это состояние души, а не профессия. Повезло тебе, что жениться не успел. Нет худа без добра. Я тоже в данный момент не женат. А так вообще жена у меня редкой красоты женщина. Была в молодости.
Росляков хотел спросить, не умерла ли жена Савельева от укуса свиньи, но не рискнул задать ещё один глупый вопрос.
– Сейчас вы сами, наверное, мечтаете о том, чтобы молодость вернулась?
– Тебя на работе, в твоей газете, учат задавать такие умные вопросы?
– Может, вопросы и не очень умные, – обиделся Росляков. – Но я ведь от чистого сердца спрашиваю, искренне интересуюсь. Я пишу о людях, мне люди интересны, поэтому я и спрашиваю. Должна же у человека быть мечта или какое-то сокровенное желание.
– Тут, пожалуй, ты прав, и вопрос твой совсем не глупый. Должна, обязательно должна быть у всякого человека своя большая мечта. И у меня она, наверное, есть мечта эта. Так я понимаю, человек без большой мечты и жить не может, потому что иначе смысла нет в его жизни. Правильно? Я раньше об этом в книгах читал. Только я никогда об этом всерьез не думал, о мечте своей.
Савельев наморщил лоб. Мечта? Уволившись из столярной мастерской при церкви, он получил под расчет хорошие деньги. Он долго раздумывал, как распорядиться этими деньгами. Тут спешить ни к чему, расчетливо, без эмоций, следует обмозговать, как их с толком потратить. Существует два разумных, достойный рассмотрения варианта. Можно отправиться к протезисту и поставить коронки на четыре задних зуба. Можно, наконец, достроить на дачном участке начатую пару лет назад пристройку к сараю. Да ещё навес под дрова сколотить, да ещё сортир. В лес не набегаешься. Метров триста до леса и обратно, как ни крути, те же триста метров. Одно из двух, тут надо выбирать: или коронки на зубы, или дачное строительство. Такие деньги, что дали под расчет в мастерской, попадают в руки не часто.
– Надо бы сортир на даче построить, да ещё веранду добить, – сказал он. – Вот она, мечта моя. И ещё коронки на зубы. Жалко на все денег не хватает. Впрочем, в твоем понимании мечта – это что-то большое и чистое. А веранда с сортиром – семечки нашего быта. А ты сам, о чем мечтаешь, небось, о повышении по службе? Или чтобы зарплату прибавили?
– В данный момент мечтаю остаться живым после этой переделки. А если уж эта мечта осуществится, тогда… Тогда даже не знаю. Только насчет дачного сортира я вам все равно не поверил. Не может нормальный человек мечтать о такой глупости.
– Вообще-то у меня и другая мечта есть, большая, настоящая, – глаза Савельева затуманились. – Иногда лежу ночами в постели, сон не идет, а мысли всякие в голову лезут. И мечтаю я взорвать весь этот мир к чертовой матери, ну, не весь мир, хотя бы одну Москву. Ненавижу этот город. Все города ненавижу, потому что все они одинаковы. Я даже представляю себе, как он разлетается на куски, на мелкие осколки. Нравится тебе моя мечта?
– Не очень.
– Ну и дурак ты. Прекрасная мечта. Если бы к Богу на страшный суд можно было пронести килограмм двадцать динамита, я бы с радостью взорвал всю небесную канцелярию. Но к Богу с динамитом не пускают. А жаль…
Росляков от удивления вытаращил глаза.
– Шучу, – Савельев вдруг засмеялся раскатистым смехом. – Не пугайся, я шучу. Просто шучу.
Рослякову показалось, что сейчас, в эту самую минуту, Савельев не шутит, а говорит слова, идущие прямо от сердца.
* * *
В просторной ванной комнате, превращенной Савельевым в химическую лабораторию, трудно было повернуться, не задев какой-нибудь штатив на высоких металлических ножках. Две полочки под зеркалом, очищенные от пузырьков с шампунем, стаканчиков с зубными щетками и другой мелочи, сияли блеском реторт и колб с реактивами.
Савельев, заявив, что хорошую взрывчатку можно приготовить из любого дерьма, даже из сала той свиньи, что тяпнула его в плечо, натянул черные прорезиненные перчатки, закрывавшие предплечья чуть не до самых локтей. Нагнувшись, он сдвинул на середину ванной плоский деревянный щит, на котором стояли трехлитровые бутыли с кислотой, плотно закрытые стеклянными пробками. Росляков, вжавшись в противоположную стену, боясь лишний раз пошевелиться, тревожным взглядом следил за манипуляциями Савельева. Тот, оглянувшись через плечо, добродушно посмотрел на молодого помощника.
– Ты не стесняйся, – сказал Савельев. – Задавай вопросы, если что-то не понятно. А я тебе стану объяснять то, чем занимаюсь. Главное, не стесняйся задавать вопросы.
– Я не стесняюсь.
Росляков, подумав над первым вопросом, уже хотел спросить, нельзя ли ему уйти из ванной комнаты и больше сюда не возвращаться, но побоялся, что Савельев сочтет его маменькиным сынком, малодушным трусом и вообще сволочью.
– И еще: быстро выполняй то, о чем я буду говорить. Сейчас иди и принеси с улицы наколотый лед. Он в двух больших корзинах под крыльцом.
