Джек, я больше так не могу.
Я все еще верю в то, чем мы занимались. Правда. Кто-то может сказать, что мы спятили, что мы сильно рискуем, что рано или поздно нас поймают. Чихать я на это хотела. Я знаю, мы многого достигли, мы спасли десятки людей, а других избавили от страданий, очень многим вернули вкус к жизни.
У меня рука не поднимается написать такое, Джек. Я ухожу, потому что больше тебе не верю.
Ты стремишься к поражению. Я уже видела этот взгляд раньше, у других людей с улицы: они просто перестают верить во что-то, кроме смерти. Они знают, смерть уже рядом, но им хочется, чтобы она пришла поскорее.
Я не хочу умирать. Очень долго я вообще не знала, чего мне хочется… может, и теперь еще толком не знаю… но этого я определенно не хочу. Я пыталась поговорить с тобой, но ты не слышишь. Вряд ли это письмо что-то изменит.
Прости меня, Джек. Надеюсь, ты способен угонять, что калечишь себя, даже если не готов это признать. Делай, что считаешь нужным, не мне тебя судить. Желаю удачи.
Никки
Часть третья
РЕАКЦИЯ КРИТИКИ
…Там ты воздвигнешь алтари и крылья развернешь,
И слову одному сто тысяч мук найдешь…
Джон Драйден. «Королева-девственница»
ГЛАВА 11
Чарли Холлоуэй стоял на крыше своей галереи и смотрел ввысь. Октябрьский день близился к вечеру, было уже около пяти часов, и серое небо над Ванкувером усыпали тысячи черных штрихов. Вороны, летящие на юго-восток, в трущобы Барнэби, куда они привычно направляются на исходе дня. Чарли знал, порой о воронах говорят: «их было убийственно много». Интересно, как бы вы назвали вот это? «Резней»? «Холокостом»?
Еще несколько минут Чарли наблюдал за тем, как мимо проносились, в попытке опередить падавшее за горизонт солнце, отставшие вороны, а потом снова выбрался на пожарную лестницу и спустился в аллею. Его ассистент Фальми стоял, прислонившись к стене у распахнутой двери черного выхода, покуривая ароматизированную гвоздикой сигарету. Сегодня его готический прикид особенно вычурен: торчащие пучки черных волос благодаря какому-то колдовскому лаку превращены в твердые шипы, каждый сантиметр открытой кожи отливает мертвенной белизной, а в носу, в бровях и в нижней губе блестят колечки или серьги. Джинсы в обтяжку сшиты из черного латекса, а блуза — из лохматых обрезков ярко-оранжевого промышленного пластика. В соски и пупок продеты серебряные гантельки. Черные ботинки на высоком каблуке аккуратно зашнурованы до колена На правом предплечье красуется свежая татуировка — обнаженная женщина, распростершаяся на оскаленном клыкастом черепе.
— А ворон-то и отсюда видать, — заметил Фальми своим тонким голосом.
— Да, но отсюда не видно, как они заполняют все небо, — объяснил Чарли. — Пространство, перспектива — вот это мне по душе.
— Доходы да нажива, вот что тебе по душе, — не согласился Фальми. Он выронил из пальцев гвоздичную сигарету и тщательно растоптал ее толстой подошвой ботинка.
Чарли хохотнул. Фальми прекрасно знал, что Чарли держит его при себе ради имиджа, а язвительность в этот имидж входила.
— Все готово? — спросил Чарли, когда они зашли внутрь.
— Уже заканчивают расставлять съестное, — ответил Фальми. — Можно начинать.
Чарли суетился, проверяя последние мелочи. Он ожидал, что на сегодняшний фуршет по случаю открытия выставки явится цвет бомонда и множество журналистов; эту публику следовало вволю накормить, чтобы настроить ее поблагодушнее.
В парадную дверь постучали.
— Мы еще не открыты, — объявил Чарли, подходя к стеклу. Стоявший по ту сторону мужчина с затуманенным взором и недельной щетиной на подбородке выглядел неряшливо. Видимо, бродяга, пришедший в надежде урвать пару бесплатных бутербродов и стаканчик вина…
И тогда Чарли узнал его.
— Бог ты мой! — сказал он. — Джек?
Быстренько отперев дверь, он приоткрыл ее.
— Привет, Чарли, — поздоровался Джек. — Найдется минутка-другая для старого клиента?
— Конечно-конечно, — сказал Чарли. — У нас тут открытие, но оно еще только через час, и до тех пор мне нечем заняться.
Джек вошел внутрь. Чарли подумал, что он ужасно выглядит, но вслух этого не сказал. Он знал, через какие потрясения прошел Джек.
— Давненько от тебя не было вестей, — сказал Чарли. — Как идут дела?
— Признаться, не очень хорошо. Я вроде как… скитался.
Чарли закивал.
— Ну да. Давай-ка мы с тобой присядем, выпьем вина, поделимся новостями. У Фальми все под контролем.
Джек перевел взгляд на секретаря и помощника Чарли, который одарил его ответным взглядом, окрашенным то ли радушной, то ли презрительной ухмылкой.
— Давай, — согласился Джек. — Звучит заманчиво.
Чарли провел его в галерею. Фуршетный стол вдоль одной из стен был уставлен деликатесами: копченые устрицы, пате, жареная во фритюре восточноиндийская пакора. Проходя мимо бара, Чарли кивнул бармену и прихватил бутылку красного вина и два бокала.
— Открой еще одну, Пауло, пусть подышит, — сказал Чарли. — Это для нас.
Размашистым шагом Чарли углубился в галерею и присел на краешек обитого темно-зеленым бархатом дивана в форме полумесяца. Джек сел напротив. Между ними стоял небольшой столик со столешницей в виде звезды из травленого металла; поставив на него бокалы, Чарли разлил вино им обоим.
— Ты все здесь обновил, — заметил Джек.
— Дела идут неплохо, — ответил ему Чарли. — Мы сейчас выставляем местного художника, но я прочу ему большое будущее.
Оглядевшись вокруг, Джек кивнул. Постарался улыбнуться, но это было все равно что сражаться с волной, рвущейся прочь от берега; улыбка застыла на губах, а затем впиталась в кожу, слишком вымученная, чтобы достичь глаз.
— А ты? — тихо спросил Чарли. — Чем ты занимался?
Джек уставился ему в глаза. Открыл рот, захлопнул снова. Опустил взгляд на руки, безжизненно лежащие на коленях.
— Проводил одно исследование.
Чарли усмехнулся. У них с Джеком это было старой шуткой: Джек вечно заявлял, что, поскольку каждый аспект жизни так или иначе влияет на творчество, художнику следует позволить списывать все траты на «исследовательские издержки».
— Надеюсь, ты сберег чеки?
— Э… да. — Казалось, вопрос сбил Джека с толку, словно легкая светская беседа была чужим для него языком, который он перестал понимать. Теперь он не сводил с собеседника невыразительного, безучастного взгляда.
Чарли пригубил вино.
— О чем же ты хотел со мной поговорить?
— Да так, ни о чем. Я просто… — Умолк на полуслове.
— Что «просто», Джек?
