В плане отношения к феминизму я был где-то посередине относительно других членов клуба: не такой обеспокоенный, как Малькольм и Воан, и не такой апатичный, как Гордон и Чарльз. Другими словами, с одной стороны, хотелось быть честным и современным, а с другой — феминизм казался отвратительной ерундой. Огромным преимуществом клуба была возможность открыто признаваться в грубых предрассудках и не бояться порицания. Члены клуба ревностно придерживались правила: все сказанное на заседаниях строго конфиденциально, а откровенность ценится превыше других добродетелей, таких как такт, политкорректность и хороший вкус.
В этом месяце роль хозяина исполнял Малькольм. Мы расселись на подушках в гостиной его неуютной квартиры. Он жил в Марпл над магазином игрушек и ухитрился сделать и без того небольшую квартирку зрительно меньше, обставив ее в темно-коричневой гамме. В начале каждого заседания мы по традиции рассказывали друг другу последние новости. Сейчас главным событием стал фингал Малькольма. Хозяин квартиры уныло поведал нам свою историю.
— Как вы знаете, меня очень волнует проблема порнографии и то, как в ней проецируется отношение мужчин к женскому полу.
— Ага, — весело перебил Чарльз, — любишь порнушку?
Каждый месяц Малькольм говорил о порнографии, а Чарльз задавал один и тот же вопрос.
— Ты же в прошлый раз меня об этом спрашивал, — устало проговорил хозяин.
— И буду спрашивать, пока не получу внятный ответ. Несколько секунд Малькольм беззвучно открывал рот: ни дать ни взять золотая рыбка.
— А ты, Чарльз? Сам-то любишь порнушку?
— Не то слово, обожаю! А ты?
Малькольм сник, и мне стало его жаль. В таком положении многие в лепешку расшиблись бы, только бы переспорить друга. Многие, но не Малькольм. Он по убеждению говорил правду, как бы глупо при этом ни выглядел.
— Ну, порнография возбуждает меня сексуально, однако сказать, что я ее люблю, нельзя.
Чарльз грустно улыбнулся, вполне удовлетворенный таким ответом, а Малькольм продолжал рассказывать:
— Частью моей кампании по борьбе с порнографией в Марпл является пикетирование газетного ларька, в котором продают поркоиздания.
— Как можно пикетировать ларек в одиночку?
— Сначала я попросил продавца убрать с витрин журналы. Он отказался. Тогда я встал у входа и убеждал потенциальных покупателей бойкотировать ларек, потому что в нем продают дискредитирующую женщин литературу.
— И тебя слушали?
Малькольм горестно покачал головой.
— Люди думали, что я сошел с ума.
— А что подумал продавец? — радостно засмеялся Чарльз.
— Он тоже решил, что я свихнулся, вышел из ларька и стал угрожать. Я отказался уйти, и он дал мне в глаз, поставив этот синяк. Хозяин был вьетнамец, а я не думал, что вьетнамцы применяют физическое насилие. Гордон, я очень рад, что тебе смешно…
“Гордон аж побагровел — таких трудов ему стоило сдерживать смех. Услышав упрек, он тоненько, по-девичьи взвизгнул, а в следующую секунду смеялись все, кроме Малькольма.
Увидев, как расстроен наш коротышка, Воан сказал:
— Да ладно тебе, Мал! Признайся, в твоей истории есть что-то смешное…
Несчастный парень ничего подобного не чувствовал, и Воан предложил окружить его стеной любви.
— Ну вот, опять! — буркнул бессердечный Чарльз.
В чем-то он был прав. Каждый месяц, когда Малькольм рыдал или был на грани слез, мы все обнимали его, чтобы продемонстрировать братскую солидарность. Беда была в том, что братание еще сильнее расстраивало Малькольма. Увы, исключением не стал и тот вечер: мы обняли друга, образовав целое гнездо тесно переплетенных тел, и несколько секунд, затаив дыхание, смотрели, как всхлипывает хозяин дома.
Немного успокоившись, Малькольм рассыпался в благодарностях.
— Признаюсь, этот год для меня очень трудный: я расхожусь с подругой, и разрыв получается тяжелым и мучительным. Наш клуб просто спас мне жизнь. Нисколько не преувеличиваю! Спасибо вам всем огромное! Спасибо за любовь и поддержку!
Перебивая друг друга, мы заверили его, что все нормально, для того наш клуб и существует.
После Малькольма должен был рассказывать я. Из-за болезней и праздников с нашей последней встречи прошло шесть недель. В стерильный стакан с тех пор утекло немало семени. Совершенно спокойно, без витиеватых прилагательных и цветистых оборотов я рассказал членам клуба о своем участии в беременности Натали. Вежливое равнодушие на их лицах скоро сменилось завистью.
— Везучий педрила! — воскликнул Чарльз.
— Чарльз, почему ты считаешь Гая везучим? — начал спорить Воан.
— А что, невезучий?
— По-твоему, в этой ситуации проявляется триумф мужского шовинизма. Вот я и хочу понять как.
Чарльз закурил сигарету и выпустил дым в сторону некурящего Воана.
— Ты прав, дружище! В том, что Гай обрюхатил двадцатидвухлетнюю телку, мне действительно видится победа. Возможно, потому, что я этой девице в отцы гожусь. Так или иначе, искренне считаю его везучим педрилой.
— Постой, — встрепенулся Гордон, — они воспользовались всего лишь искусственным осеменением.
— Да хоть бы он сперму морем переправил, мне плевать! Дружище, это самый настоящий триумф мужественности!
— Он ведь так не считает! — забеспокоился Малькольм. — Гай, ты ведь так не считаешь, правда?
— Считаю, — выдержав долгую паузу, признался я. — Чарльз прав. При мысли, что Натали носит моего ребенка, пробуждаются наихудшие шовинистские инстинкты. Хочу вам рассказать кое-что, в чем мне нe хватало мужества признаться раньше.
Снова пауза. Во рту пересохло. Четыре пары глаз смотрели на меня выжидающе.
— Я должен с кем-то поделиться, не то сойду с ума… Вы знаете, что я люблю свою жену, она мой лучший друг. Но Джина не вызывает у меня желания и, если честно, никогда не вызывала. Натали — вот кто заводит с полуоборота!
Малькольм был в шоке.
— Гай, это же чистой воды шовинизм! Поверить не могу, что услышал от тебя такое!
— Осуждение! Малькольм осудил члена клуба, это против наших правил! — чуть ли не впервые за все заседание оживился Гордон.
— Мал, ты сам всегда говоришь: мы здесь изливаем душу, а не судим, — эхом отозвался Воан.
Смутившись, Малькольм извинился.
— Думаете, стоит рассказать Джине то, что я только что рассказал вам?
— Конечно, стоит! — выпалил хозяин дома.
— Малькольм! — рявкнул Гордон.
— Простите… — пролопотал несчастный коротышка.
— Кто-нибудь читал книгу “Люби меня, как я тебя”? — спросил Воан, прекрасно зная ответ. — Нет? Обязательно прочитайте! В ней проводятся интересные разграничения между “позитивной и негативной правдой”, в том смысле, что полная и абсолютная откровенность отрицательно влияет на отношения. По мнению автора, тот, кто старается уберечь любимого от горькой правды, проявляет не малодушие или трусость, а истинную любовь.
