— Боже мой! — залепетала она. — Да у вас тут опухоль!
В тот вечер мою худенькую Джину с темными бровями и родинкой над верхней губой положили в отделение экстренной помощи Северной Королевской больницы на Холлоуэй-роуд. Высокий усталый стажер по имени Джереми в моем присутствии произвел еще один осмотр. Подняв Джине рубашку, он прижал ладонь к животу.
— Господи, вы знаете, что у вас тут опухоль?
Затем ни с того ни с сего он решил проверить ей молочные железы и ощупывал их до тех пор, пока темно-коричневые соски не стали твердыми, как горошинки. Джереми лапал мою жену с таким невинным любопытством, — что я ожидал услышать что-то вроде: “Господи, вы знаете, что у вас тут две опухоли?”
От души порезвившись, доктор заявил, что завтра после обеда Джину прооперируют. По словам Джерем и, это сущий пустяк.
— Волноваться не о чем: разрежем вас и посмотрим, что внутри. Похоже на кисту в яичнике… Удалим ее и наложим швы. Так что не надо бояться, договорились?
Джереми заполнил карту, для начала спросив, на что у Джины аллергия. Она продиктовала ему длинный список продуктов.
— Нет-нет, я имел в виду лекарства: пенициллин и так далее.
Моя жена покачала головой.
— А в роду какие заболевания были? — Доктор стал перечислять различные недуга и болезни. Она только успевала отвечать “Нет, нет, нет”, а Джереми ставил крестики в соответствующих окошках.
Я видел: гинеколог Джине понравился — мягкий, обходительный, аккуратный, совсем как Клифф Ричард! Но Клифф Ричард не стал бы мять ей грудь. Ну, разве только если бы Господь приказал! И тем не менее Джереми расстроил ее, сказав, что после операции придется прокапать физраствор. От волнения Джинины щеки стали пунцовыми, и гинеколог из сострадания тоже зарделся.
— Это же только небольшой прокол на запястье, ничего страшного! — успокаивал доктор.
Когда он ушел, Джина судорожно схватила меня за руку.
— О Боже, не позволяй им меня резать! — попросила она и разрыдалась. Прижав Джину к себе, я уверял, что люблю ее, всегда любил и никогда не буду огорчать…
И это была чистая правда.
Домой я вернулся около половины десятого вечера. На душе сразу стало пусто и одиноко. Джина просила ничего не рассказывать Натали, не желая, чтобы она, беременная и счастливая, навещала ее в больнице. Поэтому вместо свояченицы я позвонил родителям, а потом Бену. Не зная, что сказать, брат передал трубку Рейчел, и та пообещала прислать цветы и карточку.
Положив трубку, я пожалел, что не могу позвонить Натали, и представил, как она одна-одинешенька живет в огромном пустом доме на Шепли-драйв. Решив ослушаться жену, набрал чеширский номер, но подключился чертов автоответчик. Дождавшись звукового сигнала, я сказал: “Привет, Нат, это Гай. Красавица, перезвони мне, ладно?”
Отсоединившись, я тут же понял, что сглупил, оставив на пленке автоответчика слово “красавица”. Натали может прослушать сообщение несколько раз и точно поймет, какой я беспардонный грубиян. Впрочем, если свояченица мне когда-нибудь это предъявит, неожиданную бестактность можно будет свалить на сильные переживания, мол, от горя разум помутился.
Решив погулять, я прошел до конца Маунт-вью-рауд, откуда открывался неплохой вид на город и собор Святого Павла. Сегодня обзору мешал оранжевый смог, клубы которого заволокли горизонт. Я не мог разглядеть собор, поэтому просто стоял и любовался выхлопными газами, а через некоторое время вернулся домой.
Телефон в нашей квартире зазвонил, когда я еще поднимался по лестнице. Боясь, что не успею ответить, поспешно открыл дверь, потом бросился в зал и снял трубку.
— Алло!
— Ой, кто это? — спросили высоким женским голосом.
— Гай, а вы кто?
— Я Джозефина.
Итак, я отправился к Джозефине. Жила она в Хаммерсмите в двухкомнатной квартире, которую снимала вместе с подругой. Туда я добрался к одиннадцати вечера. Джо сидела одна, потому что соседку пригласили в гости.
— Хорошо, что ты пришел! — сказала Джо, обняв меня за шею. — Ненавижу одиночество!
Я не стал ей говорить, что случилось с Джиной: расстраиваться совершенно не хотелось. Ариадна считает, что хорошему человеку даже шовинизм прощается. Мое поведение в ту ночь “хорошим” и с натяжкой нельзя назвать, но вам врать не буду. Я решил рассказать правду, даже если вы меня за нее возненавидите.
Мы пошли прямо в спальню. Чтобы нарушить неловкость, не понадобилось и выпивки, потому что никакой неловкости не было. Джо предложила станцевать, а я сказал, что танцы вполне можно опустить. Раздевшись, мы упали на скрипучую одноместную кровать. На наволочке полувыцветшие Чарльз с Дианой во времена, когда они любили друг друга или притворялись, что любили.
Я драл девушку спереди и сзади, порол и лизал, кончал ей во все дырки и на лицо, а Джозефина сидела на мне верхом и мазала соками… Когда мы обессилели, было пять утра, а матрас — насквозь мокрым.
Прости меня, Господи, это была лучшая ночь в моей жизни.
Утром, когда Джо еще спала, я принял душ, побрился и поехал в больницу. Хотелось посидеть с Джиной до того, как ее увезут в операционную. Но кровать оказалась пустой, а медсестра объяснила: более раннюю операцию отменили, и мою жену забрали на два часа раньше.
— Тогда я подожду.
— Бесполезно, — покачала головой медсестра, — она несколько часов будет без сознания. Зачем просто так сидеть? Приходите попозже.
Я вернулся домой и отключил телефон. Тишина. Хиппи с верхнего этажа куда-то ушел, а актеры снизу отдыхали и берегли горло перед тем, как заорать: “Да пошли они все в задницу!”
Крепко и безмятежно, словно праведник, я проспал пару часов. Когда проснулся, было четыре, и уже темнело. Я побрызгал лицо водой, вычистил зубы и приготовил сандвич, который съел по пути на остановку.
Трагедии ничего не предвещало: когда я брал билет, шофер злобно на меня не косился и не говорил: “Арчу-эй? Автобус туда не идет!” Никто из пассажиров от меня не шарахался и не крестился. В общем, самая непримечательная поездка.
У станции метро я купил букетик нарциссов, в киоске на Холлоуэй-роуд — несколько журналов и побежал по людной улице в больницу. Джинина палата овальной формы, кровати стояли у стен, словно цифры на часах, а в центре — огороженный стеклянной дверью кабинетик, в котором доктора и медсестры собирались пить кофе, болтать и отдыхать после операций.
Никем не замеченный, я вошел в палату, дважды ее обежал и только тогда увидел, как из кабинетика ко мне вприпрыжку направляется доктор Джереми и уже знакомая медсестра.
— Мистер Локарт! — позвал гинеколог. Вид у него взволнованный, под глазами темные круги. — Мистер Локарт!
— Где моя жена? Я ее не вижу!
— Я вам с самого утра звоню! Пожалуйста, пройдемте со мной.
