Не па шутку встревожившись, я потратил последние деньги на спасательную миссию в Лондон и встретился с Джо. Она так и сияла, окрыленная своим последним успехом. Девушка принесла сценарий, и мы просмотрели его, сидя в вокзальном буфете над двумя порциями сыроватых яиц, тепловатых бобов и анемичных, сто раз пережаренных чипсов.
В сериале описывались злоключения женщины — члена парламента, весьма неразборчивой в связях. Назывался он “Сексополитика”, а автором сценария был некто с мучительно знакомым именем Дадли Фингерман.
— Как зовут твою героиню?
— Синди, — гордо сказала девушка, — как куклу.
Пусть и не сразу, я все же шипел слова Джозефины. В длинном на двести страниц тексте сцена с ее участием занимала треть листочка. Наверное, неудивительно, что Синди была девицей легкого поведения. Она появлялась в загородном доме сексуальной “миссис Парламент” в качестве подарка надень рождения, который та сделала своему мужу Рэндольфу.
“Ночь. Спальня Рэндольфа.
Входит Рэндольф, веселый и хмельной, и начинает раздеваться. Глянув в зеркало, замечает лежащую па кровати Синди. Количество одежды на девушке минимальное.
Рэндольф: Боже милостивый! Откуда ты взялась? Синд и (похотливо облизывая губы): Молчи! Лучше делом займись!”
Семь шовинистов
Натали устроила мне еще одну аудиенцию у “Храма Джины”, только на этот раз величавую таинственность церемонии нарушал истошно орущий па ее руках Эрик.
— Итак, вот что получилось: Ариадна думает, у меня от горя помутился разум, а Джозефину покажут по телевизору, — подвел итог я.
О том, что на прелестной белокурой кокни будет “минимальное количество одежды”, я благоразумно умолчал. В конце концов, возможно, сериал так и не снимут или снимут, но к моменту его выхода на экран Натали отречется от феминистских идеалов. Точно так же вполне возможно, что к Рождеству мой пенис станет в три раза длиннее…
Я к тому, что случиться может всякое.
— Молодец! — милостиво кивнула Натали.
— Правда?
— Конечно, я очень довольна. Ты показал начальнице свое истинное лицо и нисколько не виноват, что она не желает его принять. А что касается Джозефины, думаю, вы оба имеете основание собой гордиться. Как продвигается ее знакомство с феминизмом?
— Ну, продвигается… В смысле, вперед продвигается.
— Отлично! Значит, нам с ней будет о чем поговорить, когда мы встретимся.
Я чуть с кровати не, упал.
— Что? Зачем? Когда вы с ней встречаетесь?
— Я же сказала: всему свое время.
— И все-таки в какой день?
— Узнаешь, когда будут пройдены третье и четвертое испытания.
С громким ревом Эрик наложил в памперс: наверное, это означает, что сын на моей стороне.
— Ладно, — вздохнул я. — Может, расскажешь про эти чертовы испытания?
— Конечно! Третье и четвертое будут проходить одновременно. В качестве третьего ты убедишь брата отказаться от насилия, а в четвертом превратишь своего друга Террориста в ярого поборника феминизма и заставишь расплакаться. Пусть покажет, что у него тоже есть чувства.
— Пустяковые испытания, правда? — насмешливо пробормотал я.
В спальне запахло Эриковой неожиданностью, и я поднялся.
— Подожди! — окликнула Натали. — Ты еще про пятое испытание не слышал.
— Не уверен, что хочу, — отозвался я.
— Справишься с третьим и четвертым — пятое пройдешь автоматически.
Почему-то мне стало не по себе.
— Ладно, выкладывай!
— Испытание такое: в назначенный день, когда я встречусь с Беном и Террористом, они должны будут держаться за руки.
— Боже, да она издевается! — усмехнулся Гордон. Остальные члены клуба согласились, включая Воана, который в споре всегда поддерживал сразу обе стороны, даже когда сторона была всего одна или никакого спора не было.
— Вынужден примкнуть к большинству, — объявил он мне и по-старушечьи зацокал языком. — Похоже, Натали веревки из тебя вьет, а ты влюбился настолько, что ничего не замечаешь.
— Пару недель назад я говорил ему то же самое, — мрачно буркнул Чарльз и, перехватив мой взгляд, спросил: — Говорил ведь? Говорил! Она тебя быдлом считает!
Я страшно разозлился на приятелей.
— Заткнись, Чарльз! Сам ты быдло!
— Нет, быдло это ты! — совершенно беззлобно парировал он.
— Нет, ты! — не уступал я. — И не простое быдло, а самодовольное.
— Это лучше, чем тупое!
— По-моему, тупым быдлом можно назвать вас обоих, — вмешался Гордон.
— А тебя — вмешивающимся! — осадил я.
— Совершенно согласен, — моментально среагировал Чарльз и, показав на выступающий живот Гордона, добавил: — И уж конечно, толстым быдлом!
Взбешенный нашим пререканием, Малькольм заколотил кулаками по земле.
— Прекратите! Прекратите! Прекратите!
Стоял жаркий июльский день. Внеочередное собрание созвал я, желая обсудить свое затруднительное положение. Мы сидели в саду за домом Boaна в деревеньке Пойнтон. Несмотря на отличную погоду, жене и детям гостеприимного хозяина в саду появляться запрещалось: а вдруг помешают интенсивному мыслительному процессу пятерых взрослых мужчин, называющих друг друга быдлом.
Почувствовав, что пришло время сделать перерыв, Воан прокричал в сторону дома:
— Флисс! Флисс! Как там насчет лимонада? Флисс (по-настоящему Фелисити) — это его жена, вечно недовольная, худосочная, с полупрозрачной кожей и копной жестких рыжих волос. Казалось, ей не нравится даже Воан, а наш клуб и подавно. Из-за крупных передних зубов я называл ее Лошадиная Флисс — за глаза, конечно, потому что шутка довольно плоская.
— Что? — крикнула Флисс, высунув в приоткрытую балконную дверь всклокоченную рыжую голову.
Изображая обезвоживание, Воан схватился за горло и высунул язык. Боже, да он вылитый Оливер Хард и!
— Лимонаду, милая! Умираем от жажды! Нахмурившись, Флисс исчезла в доме.
— Кстати, я передумал! — с улыбкой заявил Чарльз.
— Насчет чего? — одновременно спросили мы с Гордоном.
— Гай не быдло. Быдло это я — здоровое, выпендривающееся, тупое быдло!
Малькольм раздраженно заерзал.
— Пожалуйста, прекратите использовать это слово! Оно такое непотребное!
— Что ты сказал, Чарльз? — вкрадчиво спросил Воан.
— Что сожалею об использовании слова из пяти букв: Б-Ы-Д-Л-0 — весьма вульгарного обозначения крупного рогатого скота.
— Еще раз так скажете — уйду! Существуют же приличия! Наши заседания все больше напоминают пикники какого-то регби-клуба. — Очки Малькольма заблестели от возбуждения. Как могут очки выражать возбуждение? Не знаю, но очки нашего друга выражали. — Почему мы постоянно в грязи копаемся? Почему не обсуждаем постфеминизм?
