Пришлось рассказать об обращении к нации и двух полицейских, которые смеялись над взрослым мужчиной с детским членом. Бен хохотал как чумовой. Мы ехали по Ливенсхалму под магнитофонную запись Кейт Буш.
Понимая, что пьяным прощается любая ересь, я неожиданно заявил:
— Я люблю тебя, Бен!
— Ладно, ладно, отвали!
— Нет, парень, серьезно, — лепетал я.
— Я тоже серьезно, — грубо заржал брат. — Отвали, парень, мы с тобой не на шоу Опры.
Несмотря на поздний чае, на улицах было довольно людно. Остановившись на светофоре, мы услышали истошный крик и сначала думали, что какая-то девица перепила, но, вглядевшись в темноту, увидели бородатого мужчину, который тащил за волосы молодую девушку. У горла несчастной был нож, она звала на помощь, однако, завороженные происходящим, прохожие никак не реагировали. Злодей загнал жертву в проулок между магазинами, и оттуда полился жалобный плач.
— Черт, ты слышал? — испуганно спросил я.
Бен мрачно кивнул. Загорелся зеленый, и мы поехали дальше. Потом Бен неожиданно остановился и расстегнул ремень безопасности.
— Нет, так нельзя, — сказал брат скорее себе, чем мне.
— Бен, у него нож! — заорал я, но он открыл дверцу и выбрался из машины. Пока я возился со своим ремнем, брат перебежал через дорогу и скрылся в проулке. Под мерное урчание мотора и пение Кейт Буш я вылез из “мерседеса”. Громкие крики, затем женский плач. Из-за магазина выбежал мужчина и на огромной скорости понесся по улице. Это не мой брат… Это не Бен!
Моментально протрезвев, я пересек улицу, едва не угодив под такси.
Бен лежал на боку среди мусора, из вспоротого горла хлестала кровь. Он судорожно хрипел, будто пытаясь вспомнить нечто важное. Несчастная девушка как сквозь землю провалилась; навстречу мне она не попалась, а проулок между магазинами упирался в высокую кирпичную стену с запертой на замок дверью.
В отчаянии я зажал большую клинообразную рану рукой. Теперь, когда опасность миновала, осмелевшие прохожие стали предлагать помощь. Старый негр в бейсболке снял куртку и укрыл Бену ноги. Кто-то вызвал “скорую”, в проулке собрались вездесущие подростки.
Лицо брата стало цвета слоновой кости. Старик в бейсболке опустился рядом со мной на колени.
— Держи его, парень! Держи!
— А там будут… — прошелестел Бен.
— Тш-ш-ш!
— А там будут…
— Тш-ш-ш, тебе нельзя разговаривать!
(Там будут… машины? татуировки и мускулы? работа, о которой невозможно рассказать? Сэм Кук и скоростные автострады? зубные щетки? А любовь там будет?)
Тайный шовинист
Надо же, как получилось! В одну ночь меня, разумного надежного Гая с хорошими отметками и разрядом по велоспорту, чуть не арестовали за использование мегафона для оскорбления человека с миниатюрными гениталиями, а Бен, мой буйный, непутевый брат, записанный родителями в бесперспективные, отдал жизнь ради спасения женщины.
Он мог бы выжить, если бы “скорая” приехала не через тридцать пять минут, а быстрее. Фотографию Бена напечатали в “Вечернем Манхзттене” под заголовком: “Скорая” убила героя-спасителя”. В палату общин посыпались вопросы, но министр здравоохранения, оправдываясь, заявил: машин “скорой помощи” в настоящий момент больше, чем за всю историю национальной системы здравоохранения. А о том, что водителей на гребаные машины днем с огнем не сыщешь, благоразумно умолчал.
Я чувствовал себя обманщиком, рассказывая полиции, что брат погиб, спасая исчезнувшую девушку от исчезнувшего бандита. И все-таки этой версии безоговорочно поверили; наверное, как-то повлияли мои слезы и подавленное душевное состояние. Я помог составить фоторобот убийцы, и, когда мы закончили, половина манчестерской полиции искала громилу Блуто из комиксов с пучеглазым морячком Попаем.
Пришло время повзрослеть и отблагодарить Бена за поддержку, которую он оказал после смерти Джины. Ну или хотя бы отблагодарить его жену и детей, взяв на себя необходимые приготовления. Наверное, так было бы по-мужски.
Увы, друзья, я просто-напросто сдался. За пять месяцев потерял двух близких… Что это за мир такой и зачем в нем жить?! Вернувшись в дом свояченицы, я заполз в свою комнату, опустил шторы и отрешился от происходящего.
В самые тяжелые минуты бледная, как призрак, Натали держала меня за руку. Ледяного презрения как не бывало. Она пыталась говорить со мной, но я не хотел, да и не мог отвечать. Наверное, желая приободрить, она приносила Эрика. Увы, улыбка малыша напоминала Джину, а ежик темных волос — брата, и смотреть на него не было никаких сил.
А потом случилось нечто удивительное: подруги Натали — три сепаратистки, которым претило присутствие мужчины, изменили своим убеждениям. Пока Натали была рядом с Рейчел, они готовили, убирали, отвечали на телефонные звонки и смотрели за ребенком.
Целую неделю Дайана, Фредди и Аманда жили бок о бок с ненавистным самцом. А вот Анна Фермески даже не позвонила. Кто верит в чудеса, лучше Библию почитайте!
Дайана Кири готовила вкусные питательные блюда, которые я физически был не в состоянии оценить. Дважды, а то и трижды в день она с бесконечным тактом и терпением приносила еду, а потом уносила нетронутой. Иногда улыбалась, даже зная, что у меня есть пенис и что иногда он встает.
Наутро седьмого дня в комнату вошла Аманда и что-то добавила к “Храму Джины”.
— Что там? — спросил я, ожидая увидеть плакат с надписью “Все мужчины — насильники”.
— Фотография твоего брата, — улыбнулась она. Этот снимок я сделал в прошлом году, когда Бен, как обычно по выходным, колотил свой “мерседес” гаечным ключом. Перемазанный мазутом, он смотрел прямо в объектив и улыбался. Ни дать ни взять молодой Берт Рейнольдс, только грязный.
Чуть позже появилась Натали с известием: полиция расследует гибель Бена как убийство. Значит, его тело изымают в качестве улики, а похороны откладываются на неопределенный срок.
— Не переживай, что не помог Рейчел, — с обычной проницательностью проговорила свояченица. — Ей по-прежнему нужна твоя поддержка. И сейчас, и после похорон, так что шанс проявить себя еще появится.
Я кивнул, и она ущипнула меня за нос.
— Может, поешь? А то в скелет превратился: кожа да кости!
Натали принесла чечевичную похлебку, которую сварила Дайана, и стала кормить меня из ложечки. Я мог прекрасно поесть сам, но когда с тобой обращаются как с ребенком, гораздо приятнее.
— А где твои подруги? — спросил я, едва Натали вытерла мне подбородок.
— Ушли. Почувствовали, что самое страшное позади, и ушли.
— Как они это поняли?
— Ну, у женщин на это особое чутье.
— На что на “это”, и о каком чутье ты говоришь? Она не ответила.
