– Не в том дело… просто… просто чего-то не хватает. Ты не чувствуешь, что здесь чего-то не хватает?
Ник был пьян. Он изрядно глотнул текилы и теперь испытывал неспособность вести беседу вкупе с нежеланием замолчать – сочетание, обычно порождающее поток чепухи.
– Чего не хватает?
– Все поверхностно, нет никакой глубины. – Нику представилась Кейтлин, легко скользящая по воде, ее тренированное тело, переворот и толчок в конце бассейна, капельки воды на голом плече. Он представил себе Тони, глядящего на нее, Тони, спускающего бретельки ее купального костюма, и постарался поскорее отогнать эти мысли.
– Послушай, Ник, это всего лишь вечеринка. Ну почему все должны сидеть тут и обсуждать, правда ли, что новые лейбористы продают профсоюзы, или говорить о духовной пустоте конца тысячелетия? Ты хочешь как-то восполнить отсутствие Кейтлин?
Ник вздохнул. Он понимал, что в его замечании было много грубости и самомнения. Он понимал, что в ответе Уилла скрыто прозвучал вопрос: а какое у тебя право критиковать? Что в тебе такого, что отличает от всех? И Уилл был полностью прав: Ник обычно всегда участвовал в этой игре, кругом были люди, желавшие отдохнуть. Он совсем не знал их, понятия не имел, каковы их мысли, как они строили свои жизни. И все же… Нику не очень нравился Рон Драйвер, но в тексте интервью были трогательные фразы, которые не давали ему покоя. «Я отдал всю свою жизнь профсоюзному движению… мне стало не до смеха». Крис Гейл был сумасшедшим, но он сидел в тюрьме, потому что небрежная система правосудия, видимо, предпочла внешнее правдоподобие, а не разумное сомнение. Самым важным сообщением в новостях был бизнесмен – «верьте мне, верьте мне, верьте мне, верьте мне», пытавшийся облететь вокруг Земли на воздушном шаре. Все говорило о существовании безжалостного, но неслышного апартеида, об издевательской сегрегации тех, с чьими историями считались и чье мнение имело значение, и тех, кого надлежало игнорировать. И Нику, который готовил передачу о Роне Драйвере и мог что-то изменить в деле Криса Гейла, вдруг показалось, что его возможности ограничены, что по сравнению с вечностью эти истории ничего не значат.
– Не обращай на меня внимания, я просто устал – ты прав. Но я прошу тебя поехать со мной в этот клуб. Я терпеть не могу ходить в такие заведения один. И мы можем поговорить с Ричардом Ирвином по поводу той статьи, которую пишет твой приятель. В прошлый раз было весело, правда?
Уилл рассмеялся.
– Хорошо, но ты отвезешь меня на такси туда и обратно. Давай поедем, но чуть позже, ладно?
– Конечно, конечно.
Вернулась Бобби со своим писателем.
– «Сальвадор» есть? – спросил писатель с мрачным презрением.
– Что? – резко и с раздражением сказал Ник, хотя понял, о чем его спросили. Ну и типчик.
– «Сальвадор дали», «чарли», – защебетала Бобби.
– Э-э… а-а-а… нет, извини, приятель. У тебя же наверняка есть крэк? Может, угостишь?
– Я с крэком завязал, – писатель со злостью смотрел на Ника.
– Что ж, я думаю, это очень разумно. Пришлось бы тебе в итоге торговать своей задницей на Кингс-кросс или устраивать вооруженное ограбление, а не писать романы.
– Но я должна заметить, что кайф достигается замечательный, – сказала Бобби. – Нужна куча депрессантов, чтобы добиться похожего результата. Валиум, рогипнол…
– Я думал, рогипнол используют, только чтобы изнасиловать девушку на свидании, – сказал Карл.
– Ну, и какая же веселая слэнговая рифма для рогипнола? Гельмут Коль?.. По ком звонит колокол?
– Он звонит по тебе, приятель, – осклабился писатель.
– Возможно, ты прав, – ответил Ник и отвернулся. Теперь начнут изощряться в остротах, а ведь он все сам же и затеял. – Будешь готов, Уилл, крикни мне.
Выйдя из туалета, Ник увидел странное зрелище. На узкой улочке, прямо под окном толстого мужчину в тренировочном костюме и с портфелем сильно бил по лицу другой мужчина. Избиваемый не отвечал на удары, не протестовал и даже не пытался защититься. Там был еще и третий, в костюме. Этот угрожал оборачивающимся, чтобы посмотреть, прохожим. Наконец тот, кто наносил удары, остановился, вынул из кармана платок и заботливо, почти нежно передал его своей жертве. Тот приложил платок к разбитому лицу, и двое других увели его – снова без какого-либо сопротивления – под руки, но скорее помогая, чем удерживая. Что там произошло? Что было в портфеле? Сцена вызвала у Ника смятение и тревогу. Он и так был раздражен дорожкой кокаина и хотел уйти.
Уиллу вечеринка надоела быстрее, чем он предполагал, и они сели в такси, водитель которого болтал без умолку и вел машину так рассеянно, что Ник заподозрил у него привычки, сходные с теми, которые были у участников на только что покинутой ими вечеринки. Несколько раз они останавливались, и водитель сверялся со своей огромной алфавитной записной книжкой, из которой вываливались лохматые страницы, но в конце концов прибыли под неоновую вывеску с танцующей парочкой.
Их провели по закрытой для публики лестнице наверх, в офис Ричарда Ирвина. Хозяин явно пребывал в приподнятом настроении. Он настоял на том, чтобы вернуть им деньги, уплаченные за вход, и гостям принесли пиво в бутылках. Уилл был прав, предполагая, что Ирвин придет в восторг от возможности быть еще раз упомянутым в печати. Однако когда он совсем разошелся, дверь кабинета открылась и вошел человек в дорогом кашемировом пальто, бывший, как предполагал Ник, Терри Джеймсом. Следом за ним вошли Джоан Салливан и охранник с ярко выраженной уголовной внешностью.
– Эти ребята пишут статью о правильных клубах и театрах Восточного Лондона, – пояснил Ирвин седовласому мужчине с голубыми, как из цветного стекла, глазами. – Это Терри, он обеспечивает здесь безопасность.
Ник старался не смотреть на Джоан Салливан, которая села на стул в конце комнаты, положив ногу на ногу и скрестив руки, с насмешливой улыбкой на лице. На девушке было светлое платье и черные босоножки, с пряжкой и на высоком каблуке.
– Я уже встречала вас, – сказала она. – Вы разговаривали с Тревором.
– Да, верно, – подтвердил Ник.
– Каким еще Тревором? – спросил Терри Джеймс.
– Старшим барменом? – догадался Ричард Ирвин.
– Да, с ним, – снова кивнул Ник.
Терри Джеймс вытащил небольшой пластиковый пакетик с кокаином и, зачерпнув из него золотой кредитной карточкой немного порошка, высыпал на стол. Ирвин беспокойно взглянул на Ника, но тот небрежным жестом показал, что такое его не интересует. Терри Джеймс сделал это без всяких колебаний, даже не подумав спросить разрешения у Ирвина и явно не обращая внимания на то, что Ник и Уилл были журналистами. Он посмотрел на них, указывая жестом на кучку порошка и приглашая воспользоваться. Ник с Уиллом переглянулись и кивнули. Терри разложил порошок на пять больших дорожек. В комнате было шесть человек, и Ник задал себе вопрос, кому же из них не достанется. Оказалось, что охраннику, не проронившему за все время ни слова. Терри Джеймс свернул в трубочку пятидесятифунтовую банкноту и протянул ее сперва Джоан Салливан.
