– Я думаю о нем каждый день, – произнесла миссис Клеменс.
Слова громко прозвучали в тишине комнаты. Ник посмотрел на нее. Эта женщина произвела на свет Натана; он рос внутри нее; ее живот раздулся от этого. Она его родила, кормила, одевала, учила, водила в школу, фотографировала, смеялась и шлепала, наверно, ругала, когда поняла, что он пошел не по той дорожке. По-видимому, миссис Клеменс не была плохой или порочной женщиной, а теперь она ложится в постель, думая о том, что прошло восемнадцать лет и кто-то растоптал грудь и лицо ее сына так, что ребра проткнули легкие и он задохнулся в собственной крови. Должно быть, она вспоминает его двенадцати-тринадцатилетним и думает, как мало ему оставалось – даже тогда – до смерти, насильственной и мерзкой. Нику казалось, что у миссис Клеменс могут быть такие чувства; он полагал, что она любила Натана, что она прижала к себе свое горе так же крепко, как свою шерстяную кофту, когда набежало облако и в комнате похолодало. Но он не собирался обсуждать с ней эту тему. Он не нашел нужных слов, и лишь эхо ее собственной краткой жалобы повисло в предвечернем воздухе: «Я думаю о нем каждый день».
– Все это очень печально, – сказал Ник, выходя из комнаты и думая о том, как бы поскорее покинуть этот дом. Вечер был теплый; он хотел посидеть в садике на крыше, выпить и расслабиться после долгого дня.
– Тут все так, как было, – повторила миссис Клеменс, провожая его к выходу.
Когда Ник приехал домой, Кейтлин уже сидела снаружи, грея ноги в последних лучах солнца, читая книгу и попивая кампари с апельсиновым соком – почти такого же цвета, как небо на западе. Ее купальный костюм и полотенце были развешаны для сушки; она вертела на руке защитные очки, как успокаивающие четки. Ее вид и пение птиц в парке заставили сердце Ника заныть от любви и раскаяния одновременно. Он по-прежнему не чувствовал себя виновным в том, что произошло у него с Джоан Салливан, хотя очень жалел, что повел себя так непрофессионально. Часто над теми, кто говорит, что «это произошло случайно, как-то само собой», смеются, потому что это самое неудачное клише и наиболее жалкое из извинений. Но Нику казалось, что так действительно часто бывает. Желание, испытанное им в отношении Джоан в тот конкретный момент и в той ситуации, никак не подействовало на его отношение к Кейтлин, независимо от того, справился он с этим желанием или нет. К тому же та сцена уже казалась Нику расплывчатым сновидением, как будто ее никогда и не было в действительности.
– Привет, – воскликнула Кейтлин, увидев его. – Если хочешь выпить, неси стакан.
Они сидели в садике на крыше и пили, обмениваясь изредка словами, наблюдая, как в парке играют дети, бегают за палками собаки, ходят под руку парочки, а на скамейке раскачивается бездомный, словно пьяный попугай на жердочке. Ник чувствовал во рту кисло-сладкий вкус кампари.
– Я сегодня видела документальный фильм, – сказала Кейтлин. – Об этих бродячих торговцах. Они продавали рыбу из фургона. Утверждали, что это якобы свежие треска и лосось, а на самом деле там была какая-то мороженая дрянь. А потом появился так называемый журналист, проводящий расследование, который их преследовал. Он, размахивая микрофоном, кричал, что это безобразие и как им не стыдно обманывать домохозяек. Оказалось, что это трое безработных, уволенных с фабрики в Мидлсборо, которые не смогли придумать ничего лучше. Журналист – какой-то прыщ, только что из колледжа – кричал: «Я утверждаю, что это не треска. Я утверждаю, что это замороженный рыбный фарш». А те ребята со стыдливым видом отвечали: «Да, вы правы». Выглядело очень жалостно.
– Я таких вещей не делаю, – ответил Ник. – Поверь, ни за что в жизни я не смог бы сделать такого.
– Я это знаю, – серьезно произнесла Кейтлин, взяв его за руку. – Ты слишком сомневающийся – не рассматривай это как оскорбление – и слишком сочувствуешь людям. Хотя, с другой стороны, ты неплохо устроился. Не ты же сидишь в тюрьме, не ты – безработный, торгующий рыбой, и не ты – оклеветанный профсоюзный деятель. Ты даже не тот плут-полицейский или жулик-владелец клуба. Но все они нужны тебе для передачи.
Ник вспомнил миссис Клеменс и то, как она куталась в кофту. Он вспомнил, как был абсолютно не способен общаться с несчастной матерью, вторгшись в ее дом, разглядывая ее фотографии и осматривая комнату ее погибшего сына. Он вырвал веточку розмарина из горшка и растер между пальцами, нюхая выделившиеся ароматические масла.
– Это вовсе не значит, что я плохой человек, – сказал он задумчиво.
– Нет, конечно. Но вспомни, с какой горечью тот парень на вечеринке, который рассказал тебе про клуб и убийство, вспоминал, что ты смог тогда просто уйти – оставить школу и его дружбу. Как быть с ним? Он ведь надеется. Ты не сможешь просто поболтать пальцем в воде из интереса, посмотреть на рябь, а потом спокойно уйти.
Ник густо покраснел. Он не видел выражения лица Кейтлин и не знал, видела ли она его смущение.
– Я и не собираюсь так поступить, – тихо произнес он наконец. – Но я объяснил, что это лишь предварительное расследование: я не давал обещаний. И в любом случае, как ты уже говорила раньше, я еще не развязался с Роном Драйвером. Кроме того, Уилл звонил сегодня, предлагает серию передач о бывших коммунистических странах.
Когда он рассказал Кейтлин об этом проекте, ее лицо потемнело. Ник умолк, чувствуя ее растущее неодобрение.
– Извини, но, по-моему, это полная чушь, – заявила она.
– Ну почему? Из этого могло бы…
– Потому что ты сам знаешь, какое жалкое сюсюканье из этого выйдет. В какие клубы ходят ребятишки? Пользуются ли ударные и контрабасы успехом в Праге! Сюжет о новых московских миллионерах с подтруниванием над их вульгарностью, а затем показ нищего – мы, дескать, не забыли и о бедных. Не забудь еще про мафию. Большинство документальных фильмов повторяет одни и те же клише или полностью выдуманы. На самом деле это печально. – Она пожала плечами и снова завертела очки вокруг запястья. – Если тебе приходится делать это по работе, тогда другое дело.
– Ну да, это работа, ты же знаешь. И можно будет немного передохнуть от ошибок правосудия.
– Хорошо, – согласилась Кейтлин. – но я прошу, чтобы ты поберег себя в этой истории с охранником. Там уже один человек мертв, а другой сидит в тюрьме.
– Тебе не кажется, что здесь некоторое противоречие? – усмехнулся Ник. – Занимайся серьезно, но береги себя.
– Мне можно быть противоречивой, – возразила Кейтлин.
Некоторое время они сидели молча, пока не стало темно и неуютно. Вдруг Ник услышал, что в доме звонит телефон.
– Пойду сниму трубку, – сказал он. Звонил чем-то возбужденный Джордж Ламиди.
Ник после долгого сидения в сумерках прищурился от яркого света в гостиной. Он чувствовал запах розмарина, идущий от руки, в которой держал телефонную трубку.
– Полный порядок – птичка в клетке. Старик, тебе нужно с ним встретиться. Мы можем завтра снова увидеться в этом отеле?
– О ком ты говоришь, черт подери?
