И коллега надолго впал в молчаливую задумчивость. Видимо, в его голове шла перезагрузка оперативной системы. Процесс продолжался долго, часа два. За это время я выиграла три партии в дурака у компьютера и как следует еще раз перелопатила досье наиболее подозрительных фигурантов.
— Так, Настя, соберись с мыслями. — Гришка навис надо мной мрачнее грозовой тучи и потребовал изложить мое видение того, каким образом надо действовать дальше. Вообще, он редко советовался со мной. Предпочитал решать все единолично.
— Думаю, надо избавиться от камней, — сказала я. — Отвезти их туда, куда попросили, и пусть твои друзья проследят за мной.
— А дальше?
— А дальше не знаю. Дальше девочки собираются сровнять школу с землей.
— Замечательно. Теперь нам предстоит как следует побегать за свиристелками.
— Да, Гриш, и уверяю тебя, это будет непросто.
— Угу. — Гришка уткнулся в свой черный телефон и, набрав комбинацию цифр, вышел на улицу.
Минут через десять он вернулся и сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась и завтра как ни в чем не бывало действовала в соответствии с планом. Хитрый гусь! Он специально спросил меня, как я сама вижу выход из ситуации. Ему неловко было озвучивать предложение самому. И он очень ловко переложил на меня часть ответственности.
Мы еще немного поболтали о том о сем. Гришка пожаловался на врачей, которые пытают его драгоценную супругу всеми способами. Жена коллеги — золотой человек. Красавица, каких поискать, спокойная, доброжелательная, большая умница. И при этом совершенно бесстрашная и некапризная дама. Однако бесконечные мытарства по врачам и больницам довели ее почти до психоза. Решив, что у его ребенка будет все самое лучшее чуть ли не с момента зачатия, Гришка нашел для супруги запредельно дорогую клинику. После первого планового визита Котя, как Григорий ласково кличет любимую, вернулась окрыленная. Ее обласкали со всех сторон, ей напели в оба уха, какая она замечательная будущая мамочка. В общем, сделали все возможное для того, чтобы состоялся второй визит, потом третий. А потом ее ошарашили таким диагнозом, что она чуть было не наложила на себя руки.
Впрочем, врачи пообещали призрачную надежду на благополучный исход, если она пройдет курс лечения, не столько сложный, сколько очень недешевый. Котя прошла, но диагнозы сыпались, как из рога изобилия. Тогда Гришка, не привыкший пасовать перед трудностями, нашел старого, но все еще очень бойкого профессора. Тот моментально развенчал частных эскулапов: “Милочка, они просто качают с вас деньги!” И если бы просто качали. От активного лечения у Коти действительно начались проблемы. Пришлось ложиться на сохранение. Гришка костьми лег, чтобы устроить ее в лучшую, на этот раз казенную клинику. Здесь диагнозов лишних не ставили. Но вежливое или хотя бы просто корректное обращение не продавалось в стенах муниципальной больницы ни за какие деньги. Григорий постоянно дергался из-за Коти — не обижают ли, не хамят ли? И при каждом удобном случае норовил пожаловаться и поделиться чем-то новым из сферы деторождения. Порой мне казалось, что рожать собрался он сам. А заодно и мы с Лизаветой.
К завтрашней вылазке я решила приготовиться заранее. Мне предстояло разделить ценный груз на три части и в течение трех дней объехать шесть веток метро. Каждый раз я должна была совершать пересадку на кольцевой линии. Видимо, именно там, в толчее и давке, таинственный вор поджидал свою добровольную жертву. Как я поняла, за всеми моими перемещениями будут следить неприметные ребята в штатском, именно им, в случае чего, достанутся лавры за победу над международной мафией. Роль приманки не нравилась мне, я чувствовала, что не просто подставляюсь сама по полной программе, но заодно подставляю людей, в чьей виновности до конца не уверена.
Дожив до вполне недетского возраста, я ни разу не играла ни в какие игры с государством ни на его стороне, ни против, я оставалась лицом сугубо частным, и меня это очень устраивало. А тут, пусть даже на позиции статиста, я была втянута черт знает во что. Конечно, по сути, ребята в красивых погонах пытались сделать то же самое, что и девочки. Но они собирались делать это именно за их счет. И за мой. Единственное, чем я могла подправить свою трещащую по швам репутацию, это запиской, которую я намеревалась положить в кошелек вместе с камнями.
Банка с овсянкой стояла почему-то совсем не там, где я ее оставила. По спине пробежал отвратительно липкий ручеек. Он превратился в полноводную реку, когда я поняла, что банка… пуста. В ней не было ни овсянки, ни бриллиантов. Забыв про вездесущий перец, я заорала дурным голосом. И тут же получила под дых. Дыхание сперло, легкие словно острыми железными обручами стиснуло. Спокойно, Настя, спокойно. Еще раз по порядку. Банка, овсянка, алмазы. Банка есть, овсянка исчезла. Если это были чьи-то злодейские происки, то на фига было красть еще и крупу?
— Что случилось? — Встревоженный Лешка виновато топтался на пороге кухни. Он меня теперь отчего-то стеснялся. С одной стороны, старался оказаться как можно ближе, с другой — отчаянно краснел, стоило мне самой приблизиться к нему.
— Леша, где крупа? Ты ее выкинул?
— Нет, что ты, она еще хорошая была. Я из нее кашу для Теодора сварил. Ты знаешь, ему так понравилось. Всю съел, живот надулся, как мячик.
— Когда?
— Что “когда”?
— Ты его кормил?
— Да вот буквально за полчаса до твоего прихода. Только поел, практически. Спит сейчас. Хозяйка-то ведь так и не объявилась.
— Запрос Гришка отправил, сейчас ее ищут лучшие люди российской милиции. Леш, скажи, у нас есть слабительное?
— Что?? — уставился на меня мой драгоценный.
— Слабительное. Знаешь, что это такое?
— Знаю, конечно. Но зачем? У тебя… проблемы?
— Ага, — кивнула я головой, не вдаваясь в подробности. Не до того мне сейчас было. Завтра с утра в моем кошельке должны лежать камни в количестве семи штук. Интуиция недобрым голосом шептала, что это вопрос жизни и смерти. — Тащи все, которое есть.
Лешка послушно отправился за аптечкой, а я посадила и правда заметно потяжелевшего Теодора на колени. Господи, сколько же каши он ему скормил!
Это была самая неромантичная ночь в моей жизни. Почти до утра мы с Лешкой по очереди держали Теодора над горшком. Несчастный поросенок, наверное, проклял тот день, когда впервые увидел овсянку, и я подозревала, что отныне он будет биться в конвульсиях при одном только виде геркулесовых хлопьев.
Лешка долго не мог понять, какая блажь приключилась со мной. Ему было почти плохо от страха за мою психику. Но еще хуже ему стало, когда он увидел первый камень.
— Э-э-э… это что? — дрожащим голосом спросил любимый, когда я выложила на кухонный стол отмытый бриллиант.
— Камень. Ничего такого, просто горные хрусталики.
— Настя-а-а, я видел горные хрусталики. Они совсем другие. Это что, бриллианты?
