— Хорошо тут у тебя, — сказал Кежа, оглядевшись по сторонам. — Компьютер даже есть. Я тоже хочу взять себе, но попозже.
Хозяин дома в это время открыл небольшой бар и, достав бутылку водки и две рюмки, поставил все это на стол.
— Да, вот недавно к Интернету подключились, пробую, что это за хреновина такая. Пока лезет какой-то мусор, ничего цельного, толкового.
Кежа не удержался и, угнездившись в рабочем кресле, покрутился на нем из стороны в сторону.
— Нравится? — спросил хозяин.
— Неплохо.
— Ну, осваивайся пока, я сейчас, за закуской схожу, — сказал Антон и спустился вниз, на первый этаж. Вскоре он поднялся вверх с нарезанной колбасой, хлебом и солеными огурцами.
"Везет мне этой ночью на халявную выпивку", — подумал Кежа, пока Антон нарезал хлеб.
— Ну, давай, скиталец, за твое возвращение, — поднял первый тост господин директор.
Выпив, они уставились друг на друга.
— А ты, Игорёк, почти не изменился, — сказал Антон, после этого затянувшегося сеанса игры в гляделки. — Но усы тебе не идут. Старят. Сбрей их.
— Да нет, не получится. Это ведь не понты. Просто шрам у меня там большой, в армии ещё получил. Вот, после этого пришлось его прикрыть усами. А вот ты изменился, — признался Кежа.
— Сильно?
— Очень.
Да, Игоря поразило то, что его старый друг выглядел гораздо старше своих лет. Они были почти ровесники, разница в возрасте составляла два года, но Антон Ильич Федосеев выглядел на все сорок пять. В свое время Антон в среде его ровесниц считался первым красавцем. Буйная, кудрявая шевелюра, худощавое, продолговатое лицо с чувственными губами, темные, выразительные глаза и рослая, поджарая фигура младшего Федосеева разбили не одно девичье сердце. Сейчас все это ушло в небытие. Изрядно поредели волосы, и плешь проглядывает на затылке, некогда худощавое лицо расплылось вширь, морщины прорезали лоб и лицо Антона Ильича, губы словно подсохли и уменьшились. В комплекции он изрядно прибавил, хотя явного живота не было видно даже в этом спортивном костюме. Но появилось что-то новое: внутренняя сила, уверенность, странное, природное обаяние в этой улыбке, собирающей морщины у губ. Небольшая впалость щек, выразительные глаза, все это придавало хозяину особняка облик какого-то другого, уже знакомого Игорю человека. Кижаев внутренне напрягся и вспомнил, где он видел такое лицо. На антарктическую станцию «Восток» как-то завезли кино, "Мужчина и женщина". За год зимовки они волей неволей просмотрели этот неплохой фильм раз десять. Именно на того актера, Трентиньяна, сейчас и походил в этом возрасте Антон Федосеев.
"Бабы на него и сейчас, поди, липнут как мухи на дерьмо", — подумал Кежа.
— Ты знал, что я приехал? — спросил Игорь.
— Да, Бизя на днях звонил, говорил, что ты им где-то дорогу перешел. Так, что ли?
— Есть немного.
— И как они, сильно достают?
— Прилично, квартиру мне испохабили, чуть самого не грохнули.
— Что ж ты такого натворил?
— Да, всё из-за бабы. Глупая история.
Антон налил еще, они выпили, и Кежа задал вопрос, ради которого он пришел в этот дом.
— Антон, скажи, Бизя тебя держит на крючке?
Тот не задумался ни на секунду.
— Да, — коротко признался он.
— Это за того мента?
Федосеев кивнул головой.
— Да, из-за него. Ты тогда, той ночью, всё-таки сумел слинять, а мы с Федькой нет. Папа тогда уговорил Бизю взять на себя эту мокруху. За это я и терплю его всё это время.
— И что, никак нельзя от него избавиться?
Антон отрицательно покачал головой.
— Сейчас он набрал слишком большую силу. У него бригада, у него везде подвязки, весь город под ним.
— А милиция? Как она его терпит.
Он рассмеялся.
— Ты знаешь, кто сейчас один из двух заместителей начальника нашего горотдела?
— Нет.
— Тот самый опер, что повязал нас двадцать лет назад. Тогда он был начинающим оперативником, лейтенантом. Кличка Погон. Когда меня взяли, именно он позвонил отцу, а затем подменил показания, и заставил Бизю взять всё на себя. Так что я, брат, не на одном крючке, а на двух.
— Они как-то связаны с собой? Этот твой опер и Бизя?
— Да, у них общий бизнес.
— Торговля ворованным оружием?
Глаза Антона расширились.
— Ты-то откуда это знаешь?
Игорь довольно усмехнулся.
— Да так, старые связи. В этом городе трудно что-то скрыть.
Федосеев удивленно покачал головой.
— Однако. Это, брат, ты круто завернул.
Он налил еще, и уже выпив и закурив сигарету, Игорь прищурился и спросил: — А если я тебя сниму с этих крючков?
— Каким образом?
— Не знаю ещё, но с Бизоном мне всё равно придётся бодаться до конца. Так что могу и тебе по старой дружбе помочь.
— А я думал ты после такого наката из Кривова уедешь.
— Куда?
— Ну, не знаю, ты же вольная птица. Тетя Клава мне регулярно рассказывала про все твои странствия. Я только успевал на глобусе сына флажки ставить: Воркута, Анадырь, Антарктида, остров Врангеля.
— Знаешь, всё это тоже приедается. Я первое время всё по морю западал. А потом один рейс, да чуть ли не кругосветка. Второй такой же, третий. Потом Север меня заманил. Одна зимовка, вторая, третья. Тоже надоело. Всё видел: Африку, Америку, Австралию. Золото мыл, уголь рубал. И всё надоело. Ностальгия замучила. Захотелось пожить дома, на родине. Жениться, в конце концов. Последние годы один и тот же сон замучил. Вхожу, будто, в родной дом, а там яблоки лежат на столе, антоновка. Я беру, ем, кислятина ещё, а я всё равно ем. И запах! Какой у них запах, как он мне снился. Дом тот уже давно сгорел, а сниться как прежде.
Кежа чуть помолчал.
— Чем у нас тут заниматься собираешься? — спросил Антон.
— Я часть денег вложил в квартиру, ремонт. А так дело свое хочу открыть — автосервис. Я же классный моторист. По звуку тебе любую неисправность определю. Так что терять это все уже не охота.
— И как же ты собираешься бороться с Бизоном?
— Я же говорил, не знаю. Но ты мне сейчас как раз и подскажешь.
Антон улыбнулся, ткнул в пепельницу сигарету.
— Однако у тебя самомнение. И как я тебе помогу?
— Ну, ты же знаешь всю эту канитель. Где у них слабые места. За оружие их можно хорошо пошустрить.
— Можно. Но тогда они притянут и меня. Всё же я директор этого завода. Хотя, там больше завязан главный инженер. Он всем этим рулит, я только делаю вид, что ничего не замечаю — закрываю глаза. Так что как минимум меня снимут. А максимум — посадят. Но не на много. Может, Бог даст, отделаюсь условником.
