— Может, Кочин? — насторожился подполковник. — Николай Кочин?
— Может, и так, по имени не представился.
— Что еще сказал?
— Ничего не сказал, перезвонит попозже.
"Неужели Николай что-то накопал? Быстро. Так просто звонить он не будет, слишком всего боится", — решил Михалыч. Остаток вечера он ждал звонка стукачка, но лишь в час ночи, когда они только уснули, позвонил дежурный по городу.
— Товарищ подполковник, капитан Бармин.
— А, здорово, Николай.
— Неудобно вас тревожить, Иван Михайлович, но дело серьезное. Мы тут одного пацана задержали по подозрению в совершении тяжких телесных повреждений, но он хочет говорить только с вами.
— Вот как? — удивился Мазуров. — Как его фамилия?
— Ежов Виктор Иванович. Восемьдесят третьего года рождения, проживает на Херсонской.
"Быстро он, однако, сгорел, дня не прошло", — подумал Мазуров, а потом поинтересовался:
— Машина у тебя есть под рукой?
— Дежурка.
— Высылай, еду.
Выслушав разговор мужа, Ирина Ивановна молча отвернулась и снова заснула. Она двадцать лет была женой милиционера и бурно реагировала на подобные ночные звонки и выезды только первые пять лет супружеской жизни.
Знакомую тщедушную фигурку Витьки Ежова Мазуров увидел за железной решеткой «обезьянника». Коротко глянув в его сторону и отметив полное отчаяние подростка, Михалыч зашел к дежурному.
— Здорово, Николай. Ну, что тут у тебя по этому орлу?
— Приветствую, Иван Михайлович, — капитан извиняюще развел руки, — уж простите, что потревожили, но дело такое. В десять тридцать группа немедленного реагирования выехала на Севастопольскую, там была пальба, какой-то придурок стрелял из обреза по фонарям, вроде бы и труп есть. Когда приехали, стрелка там, конечно, уже не было, а труп оказался спящим алкашом. На обратном пути проезжали Соцгород и увидели, как у одного из бараков толпа парней пинает какого-то бедолагу. Наш «уазик», конечно, спугнул их, и они сделали ноги. Но одного они все же успели прицепить.
— Этого Ежова? — Мазуров кивнул в сторону «обезьянника».
— Да. Начали допрашивать, а он уперся как бык и твердит, что хочет разговаривать только с вами. Что, давний знакомый?
— Да нет, наоборот, сегодня только познакомились. А этот, жертва, что с ним?
— В реанимации, в тяжелом состоянии. Врачи говорят, что выживет едва ли. Отбивную из него сделали. Живого места нет, все переломано.
— Кто такой — неизвестно?
Капитан заглянул в бумаги.
— Да нет, известно. У него с собой даже оказался паспорт, редкая удача. Вот, Кочин Николай Петрович.
— Кто?! — вскрикнул Мазуров.
— Кочин. А что?
Рука Мазурова автоматически полезла за сигаретами.
— Знавал я этого человечка, — пробормотал он, закуривая. — Интересно! Очень интересно. Кто ведет дело?
— Колесников. Он сейчас в седьмом кабинете.
— Хорошо, я займусь этим, — кивнул Мазуров и начал подниматься на второй этаж.
— Только, Михалыч, по новому УПэКа ты не имеешь права допрашивать его без адвоката.
— Да я и не буду его допрашивать, так просто побеседую, — отмахнулся Мазуров, недобрым словом помянув создателей этого дебильного Уголовно-процессуального кодекса.
Бармин был доволен. Никого из отставников он в подобном случае беспокоить бы не стал, но Мазурова Николай знал давно и верно рассчитал реакцию подполковника на ночной звонок.
Вадима Колесникова Мазуров застал мирно спящим в старом, обшарпанном кресле. Растолкав оперативника, он спросил:
— Ну, как дела, спящая красавица?
Тридцатилетний Вадим Колесников, рослый, курносый парень, мало походил на красавицу, тем более спящую. Приходу подполковника обрадовался.
— А, Михалыч! Слава богу, ты приехал, а то этот щенок, кроме тебя, ни с кем больше говорить не хочет.
— Чего это он так?
Мазуров не слишком жаловал Колесникова как оперативника, тот присутствовал на работе "от и до", ни минутой больше, и не слишком выкладывался. Плюс ко всему Вадим любил выпить, а эту слабость Михалыч мог простить только фанатику своего дела Колодникову, а не такому сачку, как Колесников.
— Откуда я знаю, — развел руками опер, — сам его сейчас спросишь. Не родственник твой?
— Родственник, — подтвердил Мазуров, — по Адаму с Евой.
Колесников засмеялся, ушел и вскоре вернулся с Ежовым. Только по тому, как напряженно парень уселся на стул, Мазуров понял, что разговор будет трудным. Витька так зло сверкнул глазами в сторону Колесникова, что подполковник подтолкнул оперативника к двери.
— Иди, Вадим, поспи в дежурке.
Когда они остались вдвоем, Мазуров закурил и протянул сигарету Ежову. Тот ее взял, но зажигалку словно не заметил, а сразу заговорил горячо и путано.
— Я не виноват, я вообще туда случайно попал! Шел домой, а тут они, я этого мужика и пальцем даже не тронул!
— Ну-ну, — подполковник достал из папки заявление Уткина, показал его парню. — И тут ты случайно оказался. Проходил мимо с трубой в руке. Если бы не я, то ты бы этого отставного майора шандарахнул трубой, и готово, суши сухари на долгие года. А у него двое детей, между прочим. Так что, парень, я тебе не верю. И суд не поверит. И поедешь ты лет на десять в очень далекие края.
В приоткрытую дверь заглянул Бармин и сказал только одну фразу:
— Михалыч, этот Кочин умер.
Мазуров кивнул и повернулся к своему подопечному.
— Ну что, слыхал? Это уже совсем другая статья, и по полной катушке.
Ежов сидел опустив голову, сквозь короткий ежик волос от затылка ко лбу был отчетливо виден длинный белый шрам и параллельно ему еще один, поменьше. "Да, похоже, ему тоже доставалось по жизни не одно птичье молоко, — подумал Мазуров, — пирожными его редко кто кормил".
— Я его не бил, — упрямо повторил парень, — вообще не бил.
— Давай начистоту, — Мазуров положил на стол свои огромные кулаки, посмотрел на них так, словно увидел впервые. — Если ты не бил, то скажи кто? Это ведь твой район. Сам говорил, что шел домой, а они тебя позвали, значит, ты всех их знаешь. Так?
Витька молчал.
— Пойми, твое спасение сейчас только в твоих руках, — убеждал его подполковник.
Пацан медленно покачал головой.
— Не могу.
— Боишься?
— Ничего я не боюсь! — окрысился Ежов.
— Боишься, — Мазуров достал еще одну сигарету, озабоченно заглянул в пачку. Разговор обещал быть долгим, и запасов никотина должно хватить. — И еще как боишься. Вон, аж стул мокрый.
