Ремизов уже на свадьбе, его просветил изрядно набравшийся тесть. Обняв зятя за шею и уже еле выговаривая слова, он открыл ему глаза:
— Алешка, вся надежда на тебя. Мы с этой курвой справиться не можем.
Эх и потаскуха, откуда я ее только не вытаскивал, лечь готова под кого угодно. Ты ее держи в кулаке!
И, пьяненько покачиваясь, он пытался сжать свой маленький, сухопарый кулачок, чтобы продемонстрировать, как следует держать дочку.
В дальнейшем эта информация подтвердилась. Алексей к этому времени был уже далеко не мальчик, но и он удивился страстности и изощренности своей жены. Слава Богу, что у него хватало сил и сноровки удовлетворить эту почти ненасытную женщину.
— Лен, а почему ты все-таки вышла за меня замуж? — спросил Ремизов спустя полгода после свадьбы. Разговор этот происходил ночью, после обычного сеанса любви. Алексей лежал на спине и по плохой, но устоявшейся привычке курил, бессмысленно глядя на большой освещенный круг на потолке от стоящего на журнальном столике ночника, и прислушивался к блаженной истоме, оставшейся телу на память от прошедшей лавины любви. Ленка, лежавшая до этого на животе, ленивым движением перекатилась на спину и, томно потянувшись, ответила, чуть улыбаясь своими припухлыми губами:
— А, надоело с родителями жить. То не смей, этого не делай, домой приходи вовремя.
— И не жалеешь? — спросил Алексей и, чуть повернув голову, посмотрел на классически-правильный профиль Елены.
— Не-а, — она улыбнулась. — Ты у меня хороший.
И тут у ней вырвалась фраза, надолго лишившая его покоя.
— Меня редко кто в одиночку мог удовлетворить.
Алексей даже привстал от изумления. Несколько секунд он не мог вымолвить ни слова, потом спросил:
— Тебя что же, только толпой удовлетворяли?
— По-всякому бывало, — нехотя созналась Ленка и, почувствовав, что сболтнула лишнего, попыталась свернуть разговор. — Давай спать, а то тебе завтра вставать рано.
Она даже попыталась повернуться на бок, но Ремизов ее остановил.
— Нет, ты уж скажи! Что, и часто тебя так?..
— Ну… бывало. Леша, но я же не виновата, что родилась такой бешеной, — Ленка приподнялась и стала ласкаться к мужу. — Леша, все это уже в прошлом, теперь мне нужен только ты.
Она обхватила могучую шею Ремизова и припала к его губам. Горячее упругое тело и первая промелькнувшая искра ревности снова разожгли в нем костер страсти, заглушив неприятный осадок, оставшийся от неожиданного признания жены.
Уже потом, в дремоте подступающего сна, Ремизов задал еще один вопрос.
— Лен, а ты в каком возрасте начала гулять?
— Да я уж и не помню. Классе в девятом, — соврала Елена, уже опасаясь говорить правду и накидывая примерно два года. — Да спи ты, время уже третий час!
На этот раз он подчинился сердитому окрику жены и отбыл в райские кущи сна.
Некоторое время после этого разговора Ремизов подозрительно относился к любым поездкам супруги в город, да и вообще, к самому образу жизни своей молодой подруги. А Лена не работала, родители ее постоянно подкидывали деньжат, хотя в этом не было необходимости. Несколько раз Алексей осторожно пробовал узнать, не ходят ли о его жене нехорошие слухи, но Елена безупречно держала себя в густом муравейнике военного городка, где так трудно что-то укрыть от пытливых соседских глаз и ушей. Своеобразная структура этих поселений, где люди знают друг друга лучше, чем в обычном городе, частенько испытывала разрушительные толчки бурных романов. После одной из таких нашумевших историй Алексей как-то спросил жену:
— Лен, а тебе не хочется гульнуть на сторону, как этой вот жене капитана?
Она искоса глянула на мужа, а разговор происходил на кухне, и Елена жарила что-то на сковороде.
— Нет, не хочу. Знаешь, почему бабы на сторону бегают?
— Почему? — с любопытством спросил Алексей.
— А потому что рядом с собой мужика не чувствуют, — просто ответила Елена и, выложив на его тарелку хорошо прожаренную котлету, ласково чмокнула мужа в щеку.
Со временем Ремизов успокоился, привык доверять жене, и тем больней ударила его измена Елены.
ГЛАВА 14
Утром Ремизова снова повели на допрос. Входя в кабинет, он ожидал увидеть спокойное, симпатичное лицо Сергея Шелихова, но вместо него за столом сидел мощного сложения мужик, с сердитым видом кричавший в телефонную трубку:
— Да, я прождал весь день, вы понимаете это?
Слышимость, судя по всему, была ужасной, потому что он еще крикнул в ответ на донесшийся из трубки тихий шорох.
— Пушкина семь, квартира двадцать, и не надо мне мозги компасировать! Если завтра не пришлете слесарей, то неприятности я вам гарантирую.
— Я вам не угрожаю, я предупреждаю, — после небольшой паузы продолжил взвинченный до предела следователь. — Я вам не папуас, чтобы три недели обходиться без горячей воды.
Послушав еще немного доносящийся из трубки шелест, следователь в сердцах плюнул и положил трубку на рычаг.
— Специально что ли они телефоны портят? — обратился он не к Ремизову и не к конвоиру, а скорее к самому себе. — В третьем жилрайоне квартира была, та же самая история! Никуда не дозвонишься. Ну, зря они думают, что это им так просто сойдет с рук.
Переложив на столе какие-то бумажки, следователь наконец поднял на Ремизова свои маленькие заплывшие глаза. Да и само лицо у него было странное. Жирный подбородок, толстые щеки, а вот нос, губы и глаза, размещенные слишком тесно, создавали странную иллюзию небольшого, детского личика с навеки застывшей брезгливой гримаской. Вдоволь насмотревшись на Алексея, следователь представился резким, скрипучим голосом.
— Меня зовут Александр Федорович Годованюк, и с этого дня я буду вести ваше дело. Шелехов слишком долго возился с вами, хотя, на мой взгляд, тут все ясно и понятно. Советую сразу признать свою вину, это облегчит вашу жизнь в дальнейшем.
У Ремизова сразу засосало под ложечкой. Шелехов был не таким. Терпеливый, спокойный Сергей Дмитриевич целую неделю потратил на то, чтобы вывести Алексея из затянувшегося транса, по крупицам вытягивая из него показания. Он сумел возродить хоть какую-то надежду, и вот теперь этот бык одним своим видом перечеркивал все. Про Годованюка лейтенант вдоволь наслушался от сокамерников. Тот не гнушался никакими методами для достижения своих целей. Частенько он избивал подследственных, но это случалось лишь в тех случаях, когда судьба их была решена и тем не приходило в голову жаловаться на него. Насколько понял Ремизов, Годованюк был скрытым садистом. Порой он срывался на бессмысленные побои, особенно его возбуждал так называемый «голый торс». Одному из последственных он вогнал сломанные ребра в печень, и парня еле отходили. За эти «подвиги» он до сих пор не получил повышения по службе, хотя процент раскрываемости у него был самым высоким по городу. К тому же недавно от него ушла жена, и это не прибавило ему кротости.
