— Сергей, — обратился к нему Силин. — Верни мне пистолет, тебе он больше ни к чему.
Тот, не глядя на Силина, послушно протянул оружие. Тогда Нумизмат решился сказать о главном:
— По-моему, все. Она умерла.
Сергей растерянно посмотрел на Силина, затем на лицо жены.
— Марина, Мариночка… как же это?.. Марина.. Мариночка… — затянул он свой бесконечный речитатив.
Нумизмат открыл дверь, осторожно выбрался из-под тела девушки. Пока муж её причитал, качаясь вверх-вниз, Силин коротко глянул на проплывающие мимо с противным скрежетом вагоны, потом снял пистолет с предохранителя, вскинул оружие и выстрелил в макушку склонившегося шофёра. Тело его, мгновенно обмякнув, опустилось на труп жены.
— Так будет лучше, Серёжа, — пробормотал Силин, захлопнув дверцу «газели». — И тебе, и мне.
За полуторкой дорога была пуста, лишь на другой стороне переезда стояла какая-то легковушка. Когда состав прошёл, она проехала мимо. Никто в салоне «Волги» не обратил внимание на стоящую неподвижно «газель». Рядом с ней уже никого не было.
Часть третья.
1. ПОСЛЕДНИЙ БРОСОК.
Хотя до Москвы оставалось совсем немного, Силин добирался до столицы почти двое суток. Спрыгнув с вагона перед железнодорожной станцией, Нумизмат много времени потерял у колонки с водой, отмывая заляпанные кровью куртку и джинсы. Рядом, всего метрах в ста от железнодорожного полотна, стояли два небольших стандартных домика для работников «железки». Нервы Михаила были на взводе, нынешнее бешеное утро взвинтило его до предела. Сейчас он был готов убить каждого, кто заметит, что он отмывает кровь, или хотя бы бросит в его сторону косой взгляд. К счастью обитателей котеджей, никто из них за это время не показался на улицу, так что обошлось без лишней крови.
На крохотном вокзальчике Силин узнал из расписания, что электричка до областного центра будет только через час. Чтобы как-то скоротать время и не маячить на глазах публики в своих мокрых штанах, Нумизмат купил толстую пачку газет и пристроился с ними в самом уголке зала ожидания, рядом с огненной батареей. Время это не прошло даром. Во-первых, его одежда подсохла, а во-вторых, в одной из газет Силин нашёл статью про своего нового врага, называющуюся: «Виктор Балашов — победитель.»
Сначала Силин долго рассматривал фотографию финансового монстра. Лысоватый человек с заурядным лицом и цепким взглядом маленьких глаз из-за очков в тонкой оправе сначала не произвёл впечатления на Нумизмата.
Небольшой аккуратный носик, ровный маленький рот, прижатые к черепу уши — глазу не на чем было зацепиться. Вот только этот прищур глаз…
— Так вот ты какой, — пробормотал Силин, невольно вспоминая своих предыдущих противников — Гараню, Чалого. Те гораздо больше впечатляли своими внешними незаурядными данными — чего стоила тяжеловесная походка Гарани или скрытая, как в патроне, взрывная сила Чалого. Балашова же Силин сразу окрестил «Клерком». Типичный чинуша, каторжанин письменного стола, адмирал ксероксов и факсов, генералиссимус дебета и кредита, человек с приросшей к ушам телефонной трубкой.
«Этого я тоже сделаю, — подумал Силин. — Он ещё пожалеет, что его сынок выбрал в качестве хобби нумизматику!»
Рассмотрев и запомнив лицо финансиста, Силин углубился в статью. Проштудировав её два раза, Нумизмат так и не понял, восхищается автор статьи Балашовым или люто его ненавидит.
Виктора Балашова журналист причислял к десятку самых богатых людей России. И тут же ставил под сомнение чистоту начального капитала банкира. По мнению газетчика, выходило, что бывший работник аппарата ЦК КПСС, внезапно появившийся на коммерческом небосклоне страны в середине девяносто второго года уже с солидным капиталом, отмывал чьи-то грязные деньги, вот только чьи? Золото партии или деньги мафии?
Репортёр вроде бы восхищался деловой хваткой Балашова, торгующего вся и всем, поглощающего все новые и новые фирмы, перекупающего контрольные пакеты акций приватизированных предприятий самых доходных отраслей: нефть, газ, лес, цветные металлы. Но тут же, как бы невзначай, автор вспоминал пару случаев, когда широко разрекламированные проекты Балашова оказывались блефом, обычной финансовой пирамидой, принёсшей владельцам акций одни убытки.
В конце своей хвалебно-ругательной оды журналист долго, смачно, с пусканием обильной слюны перечислял принадлежащую Балашову недвижимость: личный самолёт, дом в Ницце, яхту, обширнейшую квартиру в столице и строящийся дом в Подмосковье. За всем этим смакованием Силин различил классический рефрен: «Ешь ананасы, рябчиков жуй!…»
«Но спит ли спокойно Виктор Балашов — победитель? — вопрошалось в самом конце статьи. — На него уже было два покушения. Один раз его спасла охрана, второй раз выручил случай. Сейчас в нашей стране только президента охраняют лучше, чем председателя правления „Транснефть-Арко“. Но новейшая история нынешней России не раз убеждала нас, что никакая охрана не сможет уберечь человека, если его не убережёт Господь Бог.»
Ссылка на Всевышнего больно резанула ухо ярого атеиста Силина.
«И здесь боженьку приплели, — с досадой подумал он, откладывая в сторону газету. — Бог-телохранитель, придумают же!»
Просмотрев остальную прессу и не найдя больше ничего интересного, Михаил вырвал страницу со статьёй о Балашове, аккуратно сложил вчетверо и убрал в сумку. В это время объявили электричку, и уже идя по платформе, Силин пробормотал себе под нос: «Ну что ж, посмотрим, на чьей стороне будет Всевышний».
2. НОВЫЙ ВАВИЛОН.
На перрон перестраивающегося Казанского вокзала Силин ступил в девятом часу дня. В отличие от остальных пассажиров электрички ему никуда не надо было спешить, но дабы не привлекать к себе внимания людей, заинтересованных в его поимке по долгу службы, Михаил постарался выйти из здания вокзала вместе со всей толпой. Очутившись за пределами архитектурной витиеватости великого Щусева, Нумизмат на минуту остановился, и гримаса отвращения передёрнула его лицо.
Как большинство провинциалов, Силин ненавидел столицу. Она подавляла его своими размерами, многолюдьем и непривычным, быстрым ритмом жизни. Нигде более Нумизмат не чувствовал себя таким одиноким, как в Москве. Этот город был безразличен к нему, его никто не знал, и он никого не знал. Михаил всегда был индивидуалистом, но даже его больно задевало подобное равнодушное пренебрежение к его персоне. В Свечине он за сорок лет жизни незаметно приобрёл массу знакомых, друзей, товарищей по работе, его узнавали и раскланивались одноклассники и соседи по дому. Со временем Силин начал воспринимать стопятидесятитысячный Свечин как большую деревню и порой этим даже тяготился. Но лишь в Москве, в огромном мегаполисе, он начал понимать все преимущества спокойного провинциального бытия.
Пересилив в себе раздражающее чувство неприятия города, Нумизмат занялся своим основным делом, приведшим его в столицу. В адресном столе он оказался первым посетителем.
