— Я люблю тебя, — прошептала я, надеясь разговорить брата.
Он печально посмотрел на меня.
— Джун, — сказал Метиас. — Наверное, я попрошу назначить мне другого наставника.
— Тебе не нравится Кайан?
Некоторое время Метиас молчал. Потом опустил глаза, словно от стыда.
— Сегодня во время Испытания я убил человека.
Вот что его тревожило. Я молчала, позволяя ему продолжить.
Метиас зарылся рукой в волосы.
— Я застрелил девочку. Она не прошла Испытание и пыталась сбежать со стадиона. Кайан кричал, чтобы я ее застрелил… и я послушался.
— Ох.
Тогда я еще не понимала, что Метиас чувствовал себя так, словно застрелил меня.
— Мне очень жаль, — прошептала я.
Метиас смотрел в пространство.
— Не многие люди правы, убивая, Джун, — сказал Метиас после долгого молчания. — Большинство делает это по ложным причинам. Надеюсь, ты не присоединишься ни к тем ни к другим.
Воспоминание гаснет. Но я все еще слышу призрачные слова Метиаса.
Я сижу без движения в течение нескольких часов. Когда с улицы доносится клятва Республике и люди на улицах начинают петь, я и не думаю вставать с дивана. Не отдаю честь, когда звучит имя Президента. Олли бездвижно сидит рядом и поскуливает, глядя на меня. Я перевожу взгляд на него. Думаю, просчитываю. Нужно что-то делать. Иначе я не смогу жить дальше. Я вспоминаю Метиаса, своих родителей, мать Дэя, его братьев. Так или иначе, мы все оказались в лапах чумы. Чума убила моих родителей. Чумой заразился брат Дэя. Она убила Метиаса за то, что он раскрыл правду. Забрала у меня людей, которых я любила. А за чумой стоит сама Республика. Страна, которой я гордилась. Страна, которая губит своих же людей и ставит опыты над детьми, не прошедшими Испытание.
Трудовые лагеря… нас всех обманывали. Может, Республика убила и родных моих одноклассников из Стэнфорда? Всех тех людей, которые официально погибли в битвах, в результате несчастных случаев или по болезни? Что еще от нас скрывают?
Я поднимаюсь с дивана, подхожу к компьютеру и беру стакан с водой. Смотрю в него. Почему-то вид разорванного отражения моих пальцев в стакане заставляет меня вздрогнуть. Оно напоминает мне окровавленные руки Дэя и мертвое тело Метиаса. Этот антикварный стакан был подарком, привезенным с Южно-Американских островов. Он стоит две тысячи сто пятьдесят республиканских долларов. За такие деньги кто-то мог купить лекарство против чумы, а я пью из этого стакана воду.
Во внезапном порыве гнева я поднимаю его и швыряю в стену. Стакан разбивается на тысячу сверкающих осколков. Я не двигаюсь с места и дрожу.
Если бы Метиас и Дэй встретились не в переулке за больницей, а где-то еще, стали бы они союзниками?
Солнце меняет положение на небе. Настает полдень. Я стою на том же месте.
Наконец, когда закат омывает мою квартиру оранжевым и золотым, я выхожу из транса. Сметаю сверкающие осколки разбитого стакана. Надеваю униформу агента. Затягиваю волосы в тугой аккуратный хвост и убеждаюсь, что мое лицо спокойно и начисто лишено эмоций. Отражение в зеркале осталось прежним. Но внутри я теперь совершенно другой человек. Я Гений, который знает правду и решил, что нужно делать.
Я помогу Дэю сбежать. И заслужу звание легенды.
Дэй
Сегодня ночью я пытаюсь выбраться из своей тюрьмы. И вот как это происходит.
Наступает ночь третьего дня моего заключения. Мониторы в коридоре транслируют еще больший хаос, наполненный криками. Патрули полностью опечатали секторы Лейк и Эльта. Судя по звукам непрекращающейся стрельбы, местные жители решили дать военным отпор. Но оружие есть лишь у одной стороны. Догадайтесь, кто побеждает.
Я снова думаю о Джун. Мотаю головой, с удивлением понимая, как сильно открылся перед ней. Интересно, чем она сейчас занимается, о чем думает? Возможно, думает обо мне. Хотел бы я, чтобы Джун сейчас была здесь. Почему-то от ее присутствия мне всегда становится лучше, словно она во всем может меня поддержать и отогнать дурные мысли. В ее красивом лице я нахожу утешение.
Лицо Джун придает мне храбрости. Мне было сложно быть смелым без Тесс, Джона и мамы.
Я размышлял над этим целый день. Если я найду способ выбраться из камеры, отобрать у какого-нибудь солдата оружие и одежду, у меня будет реальный шанс выбраться из Баталла-Холл. Я видел здание снаружи уже несколько раз. Его стены не такие гладкие, как у Центральной больницы. Если я выберусь в окно, то даже с больной ногой сумею спуститься по карнизам, опоясывающим здание. Солдаты не смогут за мной последовать. Им придется стрелять в меня снизу или из воздуха, но я лазаю слишком быстро и вытерплю боль в руках. Еще нужно найти способ вызволить Джона. Идена, скорее всего, уже увезли из Баталла-Холл, но я точно помню слова Джун, сказанные в первый день моего заключения. «Пленник в камере номер шесть тысяч восемьсот двадцать два». Должно быть, это Джон… и я собираюсь его найти.
Но сначала нужно придумать, как выбраться из камеры.
Я смотрю на солдат, что выстроились у стены и возле двери. Их четверо. На каждом стандартная униформа: черные ботинки, черная рубашка с одним рядом серебристых пуговиц, темно-серые брюки, пуленепробиваемый жилет и серебристая повязка на левом предплечье. У каждого винтовка с прицелом малой дальности и пистолет на поясе. Мое сознание быстро работает. В этой камере четыре стальных стены, и пули легко могут отрикошетить. Значит, винтовки заряжены не свинцом. Возможно, резиной, чтобы оглушить меня при необходимости. Или транквилизатором. Но явно чем-то, что не убьет ни меня, ни солдат. Если, конечно, не стрелять со слишком близкого расстояния.
Я прочищаю горло. Солдаты обращают ко мне свои взгляды. Спустя несколько секунд я издаю звук, будто меня рвет, и сгибаюсь над полом. Мотаю головой, словно хочу прояснить сознание, потом запрокидываю голову к стене и закрываю глаза.
Теперь солдаты выглядят обеспокоенными. Один направляет в меня дуло винтовки. Они сохраняют молчание.
Я повторяю свой трюк снова, дважды изображаю тошноту, а солдаты продолжают на это смотреть. Затем внезапно делаю рвотное движение и выплевываю на землю большое количество слюны. Начинаю заходиться в кашле.
Солдаты переглядываются. Впервые в их глазах появляется неуверенность.
— В чем дело? — рявкает один из них, обращаясь ко мне. Это тот, кто целится в меня из винтовки. Я не отвечаю. Притворяюсь, что пытаюсь сдержать очередной рвотный позыв.
Другой солдат бросает на него взгляд и тихо говорит:
— Может, это чума?
— Чепуха. Врачи его уже проверяли.
Солдат мотает головой:
— Он общался со своими братьями. Младший из них — Пациент Зеро, не так ли? Возможно, врачи что-то упустили.
