– Петенька, какой ты умный! – восхитилась цесаревна. – И красивый, а еще сильный, смелый и неутомимый. Нет-нет, это я просто так, нам на сегодня уже хватит.
Ближе к вечеру на задний двор Лефортовского дворца въехала неказистая крестьянская телега, крытая рогожами, в сопровождении четырех неприветливого вида мужиков и небольшого возка, из которого сразу вылезла невысокая плотная старушка и устремилась к черному ходу. Вскоре телега была взята под охрану десятком семеновцев, а старушка окольными путями, минуя парадные залы и коридоры, добралась до царской приемной, из которой ее без всяких вопросов пропустили в кабинет.
– Здравствуй, батюшка-государь, – поклонилась она при входе.
– И тебе не болеть, Анастасия Ивановна. И знаешь, не надо меня батюшкой звать, а то я сам себе кажусь не то попом, не то вообще стариком девяностолетним. Как там наши дела – один клад привезла или оба?
Быстрое выкапывание голицынских кладов было частью задания, полученного бабкой накануне поединка. Потому как даже в случае проигрыша Новицкого оставлять их в земле было как-то не по-хозяйски. Однако все прошло хорошо, а в таком разе клады предполагалось доставить в Лефортовский дворец.
– Оба, государь, оба, они ж недалеко лежали, поленился Михаил Михайлович их серьезно прятать.
– Все прошло нормально, жадность твоих людей не обуяла?
– Нормально, ваше величество. Правда, один человечек все-таки не выдержал, глазки у него забегали не по-хорошему, и думы появились неправильные, я уж такого на своем веку навидалась.
– И что?
– Да ничего особенного, государь. В той яме, что от сундука осталась, и закопали болезного, а потом сверху аккуратненько свежим дерном заложили, так что теперь и не найдешь местечка-то.
– Ладно, тут тебе виднее. А как у нас поживает Лесток?
– Не сказать чтобы уж очень хорошо. Страшно ему стало, как узнал про смерть Голицына да начало твоего самодержавного правления. Собрал он вещички и вот как раз сейчас собирается в бега. Как стемнеет, так и выедет.
– Наверное, далеко не уедет? – предположил император.
– А это уж как ты, государь, прикажешь. Можно и взять его, авось и расскажет чего интересного. Но я мыслю, что это вряд ли, мы его сказки и так знаем, а уж после той голицынской бумаги и подавно. Зато интересно, куда он побежит: просто так, лишь бы от тебя подальше, али к кому-нибудь? Он ведь не один в бега собрался, а с дамой сердца.
– Это с твоей Анютой, что ли?
– Именно так, ваше величество.
Эх, подумал Сергей, самую умную и красивую фрейлину у меня уводит какой-то прохиндей невразумительной национальности. Может, пресечь это безобразие в зародыше? Хотя, с другой стороны, будет у бабкиной внучки производственная практика, причем вполне возможно, что и заграничная. Куда он, кстати, лыжи-то навострил?
– Этого не говорил он пока внученьке, – пояснила бабка. – Но та сама выяснила, что поедут они по калужскому тракту. А ей обещал кобелина показать жизнь иноземную, сказочную, отчего думаю я, что его к ляхам потянуло.
– Обманет ведь насчет сказочной-то жизни, – вздохнул Сергей.
– Обмануть можно того, кто верит, – возразила Анастасия Ивановна. – Неужели ты мою внучку такой дурой считаешь, которая этому немчику поверить сможет? Ведь говорил же с ней, и не раз.
– Да, бабушка, тут я немного ступил. Что сделал? Ну, иными словами, недодумал. Хорошо, пускай Лесток бежит, куда вздумается, раз уж он под присмотром, а мы с тобой давай сходим да посмотрим, что ты мне привезла. Сама-то внутрь заглянула?
– Не без этого, государь, а то вдруг это обманка, кирпичом али трухой набитая? В большом сундуке мягкая рухлядь, а в малом…
– Чего-чего в большом?
– Меха всякие ценные. Не очень я сильно в них разбираюсь, но похожи на соболиные. А в малом – золотых петровских червонцев пуда три да украшений с камнями около пуда.
За время пути до телеги Сергей попытался прикинуть, сколько это будет в рублях. Петровский червонец чеканился из золота наивысшей пробы и весил три с половиной грамма. Значит, деньгами там чуть меньше ста пятидесяти тысяч рублей. Неплохо, подумал Новицкий, будет на что ускорить изготовление паровика и генератора до возможного предела, и еще останется! Украшения пусть Остерман найдет кому продать, вроде бы в откровенном воровстве он не замечен ни мной, ни бабкиными людьми, ни историками двадцать первого века. А вот софт-рухлядь надо поручить кому-нибудь другому, негоже складывать все яйца в одну корзину. Отобрать же несколько шкурок на подарок Елизавете он сможет и сам, тут в ценах разбираться не обязательно. Хотя, наверное, Лизе не помешают и драгоценности, но здесь очень велик риск сесть в лужу. Может, пусть сама выберет? Но вываливать перед ней все сразу… нет, это как-то скорее по-купечески, чем по-императорски, да и не стоит зря вводить девочку в искушение.
«Будем рассуждать логически, – решил император. – Итак, для чего женщинам украшения? Чтобы в них красоваться. Перед кем? Наверное, перед родными и любимыми. Можно, конечно, в них еще блистать на балах, но это уже вторично. То есть конкретно Лизе они нужны для произведения впечатления на меня или на кого-то еще. Так и нефиг этому «кому-то» за мой счет на моей женщине драгоценностями любоваться! Облезет, зараза такая. Получается, что я их практически выбираю для себя, и значит, ориентироваться следует исключительно на свой вкус, никакими другими параметрами не заморачиваясь».
Когда они с бабкой уже подходили к телеге, мысли молодого императора обрели логическое завершение. Выглядело оно примерно так: «Я ведь нутром чую, что мне больше нравятся самые дешевые, но только как их сразу найти в этой куче»?
Поднимаясь по лестнице после того, как оба сундука были заперты в специально выделенной подвальной комнате, отныне находящейся под круглосуточной охраной, Новицкий с трудом сдерживал довольную улыбку. Потому как его героические ужимки и прыжки под вражескими пулями уже начали приносить дивиденды. И правильно – зря, что ли, старался?
Действительно, если бы он чин-чином арестовал Голицына и официально конфисковал его имущество, то до этих сундуков скорее всего не добрался бы. А там, между прочим, очень и очень немало по нынешним меркам. Да, усадьбы в Перово и где-то еще остаются родственникам, но и пес с ними, это копейки. Как и с питерским домом, он даже на фоне Летнего дворца не очень смотрится. Зато дворцы в Охотном ряду и на Тверской переходят императору по завещанию, плюс пять с чем-то тысяч душ в Московской и Тверской губерниях. В общем, получил он примерно в полтора раза больше, чем могла дать конфискация, причем существенную часть – сразу деньгами, что очень и очень кстати. Как, собственно говоря, и задумывалось. Можно было, конечно, после поединка не объявлять причиной смерти князя болезнь, а выложить все как есть. Тогда появился бы повод прибрать еще что-нибудь из имущества, но зато завещание покойного стало бы каким-то сомнительным. Мол, с какой стати его принимать во внимание, раз оно от цареубийцы? Нет, и здесь все было сделано правильно. «Так держать, Петр Алексеевич!» – напутствовал себя молодой царь, проходя в кабинет.
