Но после изменений, внесенных Сергеем в схему подключения управляющего контура, сигнал сместит настройку аппаратуры Центра не вперед по оси времени, а назад. И фиолетовое сияние окажется направленным вверх, а высота, до которой оно поднимется, покажет, как сильно в прошлое окажется отброшенной привязка. Для хоть какого-то измерения ее и предназначался шест с буквами.
Около двадцати сантиметров – это пятьдесят тысяч лет назад, когда по Земле еще бродили питекантропы. Чтобы выбраться оттуда, даже в самом лучшем случае Центру придется последовательно организовать не меньше десяти маяков. А учитывая, сколько времени на подготовку требует хотя бы один заброс и каких денег он стоит, вернуться в интересующий его интервал времен Центру будет очень непросто. Это, так сказать, программа-минимум.
Однако более вероятным был иной результат, при котором свечение поднялось бы сантиметров на семьдесят. Это означало миллион лет плюс-минус сотня тысяч в любую сторону. И уж от австралопитеков выбираться придется очень долго, тут десятью забросами не обойдешься, потребуется несколько сотен.
Наконец, имелась хоть и небольшая, но отличная от нуля вероятность идеального срабатывания аппаратуры. Тогда сдвиг произойдет на десятки миллионов лет, и Центру, если его вдруг почему-то не разгонят, останется только снимать документальные фильмы про динозавров. Если свечение поднимется до вершины шеста, то так оно и будет.
Итак, решающий момент. Неизвестно с чего Сергей вдруг вспомнил владыку Феофана, наскоро перекрестился, буркнул: «Господи, благослови», – и дернул за шнур спускового устройства. Его «стрела» пришла в движение, но не так быстро, как у нормального арбалета. Продвигаясь по ложу, она одну за одной дергала веревки, идущие к рубильникам конденсаторов, из-за чего те последовательно разряжались через обмотки силового контура.
На пробных запусках этого механизма Сергей не мог разглядеть в деталях, как он работает, и потом восстанавливал картину по включенному в режим скоростной кинокамеры планшету, ведь все восемнадцать подключений укладывались в полсекунды. Но сейчас молодой император мог поклясться, что видит каждое из них! Девятое… десятое… одиннадцатое… блин!!!
То ли Сергею показалось, то ли действительно двенадцатый контакт сработал чуть позже, чем положено. Но процесс продолжался, вот дернулся последний контакт, и тут…
Вообще-то Новицкого предупреждали, что штатное срабатывание маяка может вызвать негромкий, но резкий хлопок, и этого не надо пугаться. Ох, и ни хрена же себе – негромкий! Император ошарашенно мотал головой и пытался понять: он что, совсем оглох или еще не совсем? И что тут так сверкнуло – опять, что ли, конденсатор взорвался? Но тут молодой человек вспомнил про генератор, который последние секунды работал с каким-то скрежетом, и заорал машинисту:
– Глуши паровик!
Свой голос он услышал, а за ним, хоть и как-то слабо, донесся свист стравливаемого пара, так что, кажется, последствия удара по барабанным перепонкам оказались не столь фатальными. Да, но что с маяком: неужели запуск не прошел из-за несвоевременно подключившегося конденсатора, и придется опять все повторять? Хотя конденсаторы вроде все целы.
Сергей глянул на первый планшет, подключенный к контроллеру. Весь экран занимала яркая оранжевая надпись: «Поздравляем с успешным запуском маяка! Мы не зря на тебя надеялись, Сергей. Теперь ты можешь жить с сознанием, что выполнил свой долг».
Новицкий смотрел на буквы в полном недоумении. Это он что же, как-то ухитрился произвести штатный пуск? Да нет, просто дура-программа получила перевранные сигналы и считает, что все нормально, облегченно сообразил он. Уф, так ведь и до инфаркта недалеко! Но что так грохнуло и до какой отметки дошло фиолетовее свечение, если оно вообще было?
В качестве кинокамеры сейчас работал второй планшет, и Новицкий, отмотав запись назад, быстро нашел нужные кадры. И замер, пораженный. Говорите, свечение? Из контура поднимался ярчайший фиолетовый столб. И уходил за край экрана, а казавшийся совсем маленьким прутик со своими делениями еле виднелся внизу. Император прикинул масштаб – только до обреза экрана метра три с половиной. Значит, получилось, и еще как!
Сергей чувствовал, что помимо воли его лицо расплывается в идиотской улыбке. Какие там динозавры, австралопитеки, а уж тем более питекантропы! Чему такие мерзавцы, как вы, их научат? Нормальным людям потом за предков стыдно будет. А сотни миллионов, если не миллиарды, лет не хотите? На образование Земли посмотрите, небось очень интересное зрелище. Правда, вряд ли удастся найти добровольцев для экспедиции туда, вот ведь незадача. Но, может, я вам сдвинул привязку всего на полмиллиарда или даже чуть меньше лет назад, тогда все получается просто замечательно. Силурийский период – это же прекрасно! Папоротники там всякие, опять же трилобиты бегают. Они хоть и похожи на мокриц, но в панцире и размером с собаку. Климат везде великолепный, как сейчас на Канарах. Живи не хочу!
А ведь вполне возможно, что кое-кому и придется там пожить, сообразил Сергей. Потому как Саломатин, ясное дело, сразу поймет, какую свинью им подложил курсант номер семь. Но техники – вряд ли, а уж начальство тем более. Можно будет сказать ему, что маяк зафиксирован, требуется небольшая подстройка чего-нибудь, а самому потихоньку собрать вещички и свалить. Потому как в столь далеко отстоящие времена даже импульс на десятую часть мощности сможет перекинуть несколько тонн, а у старика Якова появится шанс при переносе сохранить мозги в относительной целости. Ибо он не дурак и должен понимать, что за такой провал с него живьем спустят шкуру и прятаться бессмысленно: все равно поймают. А вот если сбежать туда, куда ему открыл дорогу Новицкий, то мало того что там его никто не достанет – даже и наблюдать не смогут. Ведь с момента переноса в точке финиша образуется новый мир, отличный от имевшегося раньше прошлого, и аппаратура Центра его при всем желании не увидит. Тем более что настроить ее без Саломатина будет совсем непросто. Или вовсе невозможно – дядя Виталий как-то раз сказал, что, кроме него, в хроноимпульсной теории нормально разбирается только один человек. Но он, к сожалению, большая сволочь. Так что хрен вам, господа, а не тотальное подглядывание, от которого никто не сможет скрыться. «Хоть мне в тот мир никогда уже не попасть, но людей-то все равно было жалко, – думал Новицкий. – А теперь им, по крайней мере в ближайшее время, ничего такого не грозит. Ну, а гадский старик… беги, Яков Николаевич, беги, в столь далеком прошлом тебя никто не сожрет. Да не забудь захватить с собой все необходимое, а то ведь там не восемнадцатый век, на месте ничего не достанешь. И сиди ты там посреди развесистых папоротников да вспоминай грехи свои – если, конечно, при переходе тебе не сожжет мозги напрочь. А притомишься вспоминать – любуйся на трилобитов и соображай, почему их так назвали. Потому, что у каждого из них по три лба, или по какой-либо иной причине?»
Эпилог
Острова, островки, протоки… Только на горизонте виднелся более или менее приличный кусок суши, покрытый невысокими холмами. В общем, пейзаж наводил уныние. Растительный мир тоже не поражал разнообразием – он не содержал ничего, кроме хвощей и папоротников, да и то росли они довольно редко. Правда, некоторые достигали высоты нескольких метров. Животных же в поле зрения не было вовсе.
