Своими сомнениями я честно поделился с нею самой. Мол, так и так, потому думай сама — дальше учиться или ну ее. Та не колебалась, моментально выпалив: «Дальше!» А касаемо слухов зарделась поначалу, но через секунду пренебрежительно отмахнулась, заявив, что на пустые поклепы ей наплевать.
Узнав о моем намерении в связи с выездом в Прибалтику передать ее Ксении Борисовне, Галчонок предложила взять ее с собой. И когда просилась, рассчитывала не просто меня разжалобить, но с умом, изобретательность проявила. Вначале сослалась, что покамест не годна для царевны, ибо мало чего знает. А когда не помогло, вмиг перестроилась и завела иную песню. Мол, не управиться одной Резване с приготовлением снадобий, а она смышленая, да и помогала Марье Петровне, когда Годунов в Вардейке находился, успев многое освоить.
И я махнул рукой — пусть едет. Не приставлять же к Резване в качестве помощников своих гвардейцев. Одно дело — перевязки и первая медицинская помощь. Эту науку в каждом десятке знал один специально выделенный для того человек, вроде санинструктора. Совсем иное — толочь сушеные травы, смешивать в пропорциях да варить настои с отварами. А у Резваны одной, как знать, возможно, и не получится со всем управиться — как дело пойдет.
Да и мысль мелькнула: «Лучший способ сбить излишнюю воинственность и всякие романтические бредни. Пускай поглядит на будни войны: кровавые, страшные и бесстыдные в своей откровенной наготе. Заодно потренирую применительно к ее новым обязанностям. Раз она — будущий тайный телохранитель, надо развивать в ней наблюдательность, умение запоминать всякие несущественные мелочи».
Дергать я ее начал уже по дороге. Времени-то свободного навалом, если правильно распределить обязанности, чтоб не бегали ко мне за всякой мелочью, и я регулярно спрашивал ее о том о сем: «В деревушке, что мы миновали, сколько домов насчитала? А колодцев?» Ну и тому подобное.
А помимо тренировок Галчонка успел заняться и еще кое-чем. Гадать, как воевать с Ходкевичем и Сапегой, рано, ничего не известно, и в основном мои думы занимал анализ — что успел сделать, а чем надлежит заняться в первую очередь по возвращении. Разумеется, помимо долгожданной свадьбы с Ксенией, которую мы с Федором наметили ближе к Троице. Резервное время — если не успею вернуться — после Петровского поста, благо он в этом году короткий, всего две недели.
И чем больше я анализировал, тем больше находилось важных и первостепенных дел. Странно, в Москве я полагал, что успел очень многое. Одно книгопечатание чего стоит. Денег, конечно, на азбуку, заказ на которую я успел утвердить на Опекунском совете, уйдет изрядно, очень большой тираж, сто тысяч, но оно того стоило. Правда, количество поначалу хотели подрубить впятеро — слишком дорого, а денег в казне, увы, но я заявил, что расходы беру на себя.
Да и к борьбе со взяточничеством приказного народца я успел руку приложить. Во-первых, постарался максимально затруднить прием посулов, как их тут называют, введя в обязательном порядке прием посетителей с челобитными в специально отведенной комнате. Все истцы должны находиться в ней, никуда не выходя. Разумеется, выслушивать их станут по очереди, но попробуй-ка всучить взятку при куче посторонних.
Во-вторых, тем же указом Опекунского совета было велено завести (по принципу Костромы) специальные регистрационные книги. Тут ведь как. Даже если твое дело на сто процентов верное и можно обойтись без подношения, у приказного народца имелась еще одна возможность для вымогательства денег: заморозить его ход. Объяснений масса: бумаги где-то затерялись, дьяк приболел, очередь велика, вон сколь всего решать приходится. Порою человек ждал месяцами, а если б сунул за икону кошель с денежкой, то завтра же добился бы долгожданного результата. И совали. А куда деваться?
Дабы это пресечь, в том же указе помимо введения регистрационных книг четко оговаривалось: принятое дело надлежит рассмотреть в недельный срок. Если он не выдерживается — пеня за каждый просроченный день. Небольшая, всего десятая часть процента, но зависит от суммы, указанной в иске. И идет она наполовину казне, а наполовину истцу. Но коли иск не имущественный, все равно штраф: каждый день по полушке. Мелочь, но за месяц просрочки набирается пятнадцать московок. А на второй месяц пеня удваивается. Ну и на третий тоже — ежедневно по копейной деньге. Итого за год больше трех рублей.
В-третьих, призадумавшись, я понял, отчего народ столь охотно дает взятки. Причина не только в установившейся традиции (не подмажешь — не поедешь). Имеется и еще одна — безнаказанность. Самому-то взяткодателю не предусмотрено никакой кары. В худшем случае обманут подьячие — возьмут, а решат не в твою пользу, вот и все. Да и то такое случалось крайне редко. У крапивного семени своеобразная корпоративная этика — брать у одного, либо у истца (это чаще), либо у ответчика.
И тогда я на Опекунском совете настоял на принятии отдельного указа, вводившего уголовную ответственность за дачу посула. А чтобы все о том знали, прямо перед приземистым каменным двухэтажным зданием приказов специальный бирюч с самого утра ежечасно оповещал народ. Ну и тайных спецназовцев я задействовал — распустили «секретный» слух по торжищам. Да еще с примерами: «Недавно свояка прямо в приказе взяли, когда он кошель подьячему давал, да обоих в Разбойный сволокли. Ныне оба в узилище томятся». А в довершение ко всему я распорядился на каменной серой стене здания, где расположены приказы, вывесить плакат. Коротенький такой, но емкий: «За дачу посула — острог». И унылая рожа из-за решетки выглядывает. Это Караваджо расстарался, изобразил в лучшем виде.
Понятно, что всеми этими мерами до конца истребить взяточничество нечего и думать, но для начала неплохо. Хотя все равно придется проводить чистку и устраивать показное судилище над особо злостными. Но их выявлением уже сейчас занимается Игнатий Незваныч Княжев, которому я перед отъездом поручил сбор неопровержимых фактов.
Но анализировал я днем, в пути, а по вечерам, на привалах, помечал в дневнике (монахи Чудова монастыря изготовили по моему заказу), что делать дальше. И тоже отдельно по каждому направлению. К примеру, в дальнейшей борьбе с посулами ввести негласные проверки опять-таки с участием тайного спецназа. Адвокатов здесь, слава богу, нет, и припертый к стенке не вывернется — это тебе не Россия двадцать первого века. Тут и закон не довели до абсурда, и справедливость пока действует.
Причем заняться в первую очередь начальством. Баснописец верно заметил: «На младших не найдешь себе управы там, где делятся они со старшим пополам».
[63]
Если подобрать в руководство честных людей, пускай относительно честных, они сами в свою очередь начнут давить подчиненных, берущих взятки, движимые не только справедливостью, но и… завистью: «Как так? Я — начальник, получаю больше, а у него и перстень золотой с камнем, и хоромы в три этажа, и… Словом, надо к нему как следует присмотреться».
Заодно намечал дела на перспективу, а их, как выяснилось, тьма-тьмущая. Одно благоустройство столицы обойдется в копеечку. Конечно, такого свинства, как в Европах, в Москве не наблюдается, но грязи хватает. И то, что ее меньше, чем в каком-нибудь занюханном Париже, Лондоне, Мадриде, Риме и прочих городишках, отнюдь не оправдание.
