Покончив и с этим, я прикинул, что, даже потратив еще несколько дней, вполне успеваю вернуться к середине мая в Москву. То есть моей будущей свадьбе шестого июня, под Троицу, ничто не угрожает. Следовательно, успеваю реализовать возникшую у меня еще на пути в Прибалтику идею. Настала пора пополнить царскую казну. Ни к чему сокровищам Ивана Грозного оставаться втуне, захороненными в толще стен Хутынского монастыря. Прожектов-то у меня в голове масса, а денег на их реализацию в казне — кот наплакал.
Правда, это изрядно удлиняло дорогу обратно, но овчинка стоила выделки. А кроме того, если загодя позаботиться о найме стругов, то часть времени можно преспокойно наверстать. По Волхову до Ильмень-озера, далее по Мете, быстренько перемахнуть волок, и вот тебе Тверца, впадающая в Волгу. А там и до Дмитрова рукой подать, от которого до Москвы один день конного пути.
Но, еще не успев добраться до Хутынского монастыря, я изменил свой план. И виной тому оказались… слухи. Да-да, они, треклятые. Не знаю, кто из лукавых исчадий ада придает им столь потрясающую скорость, но разлетаются они по миру мгновенно, особенно плохие. Казалось, Колывань от Великого Новгорода достаточно далеко, но новгородцы уже давно знали о том, что король Речи Посполитой не смирился с потерями своих городов, послав огромное войско. Взяв же их обратно, это войско не преминет в отместку напасть и на Русь. Вначале на Псков, затем придет черед Ивангорода, Яма, ну и самого Новгорода.
Но это полбеды. Тут я мог развеять все опасения, сообщив утешительные новости о разгроме поляков. Но ведь ходили слухи, что Сигизмунд не просто задержал посольство королевы Ливонии, но приказал заковать их в железа, посадить в самое мрачное подземелье самой мрачной башни в Варшаве и ежедневно самолично спускается туда, чтоб их мучить. Тем, кто не верил, выкладывали красочные подробности всевозможных пыток. А ведь в состав посольства входил мой двоюродный братец Александр, между прочим, приходившийся родным сыном все той же матушке настоятельнице Введенского монастыря. Да-да, я не оговорился, именно родной — порезвился в свое время мой дядя Костя на русских просторах. Мало того что украл у царя невесту из-под самого носа, так он и рога ему наставить ухитрился с четвертой женой.
[70]
Представив, в какой панике сейчас пребывает бывшая царица, я поначалу решил отправить к ней гонца. Мол, все в порядке с вашим сыном, чай, поляки — не татары, и задержка послов вовсе не означает, что их сунули в мрачные сырые казематы и подвергают пыткам. Просто Сигизмунд решил их придержать, дабы весть о нападении на Эстляндию Ходкевича и Сапеги не долетела до Колывани и Руси раньше времени. Теперь же польские рати разгромлены, и король вскорости непременно отпустит пленников.
Но потом подумалось, что с моей стороны это форменное свинство. Она мне сотни тысяч, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой, бери — не хочу, а я ей грамотку-отписку с гонцом, хотя нахожусь поблизости, в двухстах верстах. Нет уж, сам поеду. Опять задержка? Да, но тоже не ахти какая. Раздолбать стены, извлечь оттуда золото, составить опись, а потом доставить его телегами до Великого Новгорода да найти струги — на все нужно время. То есть если не ждать, а отправиться во Введенскую обитель, получится, припозднюсь от силы на сутки, максимум на двое.
Хотел прихватить с собой и князя Хворостинина-Старковского, как очевидца, но не стал. Наивен Иван Андреевич, по простоте души ляпнет что-нибудь лишнее, а ведь посольство королевы, судя по его рассказам, и впрямь содержалось далеко не в шикарных условиях.
Людей распределить труда не составило. Трем десяткам из сотни, остававшейся со мной, я поручил наем стругов и поиск телег, на которых им надлежало выехать в Хутынский монастырь, а то вдруг там не найдется достаточного количества подвод. Еще полусотне под руководством Хворостинина предстояло заняться ударным трудом по извлечению самих сокровищ, а два десятка я забрал с собой.
Правда, пришлось самому немного задержаться в обители. Так сказать, во избежание конфликтов, ибо настоятель, узнав о том, чем собираются заняться мои люди, пришел в такое возмущение — еле угомонил, пообещав, что заплачу за восстановление стен.
Некоторое время ушло и на поиски кельи, где проживала тогда царица. Увы, но из нынешних обитателей этого никто толком не знал, указав мне целый пяток, притом в трех разных зданиях. Хорошо, я сам помнил нужную примету и распорядился искать кресты, которыми Анна Алексеевна, спасаясь от ночных кошмаров, расчертила сверху донизу свежеоштукатуренные стены в своей келье. Кресты или накорябанную ею же на одной из стен Исусову молитву: «Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй мя…»
Нашли быстро, в течение получаса.
— Можно приступать, — скомандовал я и, показывая пример, первым шарахнул здоровенным молотом, взятым в местной кузнице, в стену.
Удары пришлись прямо по тексту молитвы. Куски штукатурки посыпались на пол. Кажется, достаточно. Дальнейшим займется моя полусотня, а мне пора поспешать — два десятка гвардейцев в седлах, и не хватает одного меня.
Глава 39
ВЕДЬМА
До той небольшой деревни мы добрались вечером. Это была третья по счету на нашем пути, но если в первых двух детвора нас встречала уже на околице, то тут никого. Я было подумал, что это из-за позднего времени. Ночи-то в этих краях скоро станут белыми, и поди пойми, сколько натикало. Но тут единственная улица сделала резкий крюк, и, когда мы миновали поворот, причина загадочного безлюдья выяснилась сама собой. Впереди нас по проселочной дороге шла целая процессия. Судя по количеству домов в деревне (полтора десятка), участвовало в ней все взрослое население в составе примерно полусотни человек. Направлялись они в ту же сторону, что и мы, и были столь сильно увлечены, что нас поначалу никто не приметил.
Происходящее мне сразу и решительно не понравилось. Не люблю, когда толпой на одного, точнее, на одну. Тем более эта одна — женщина, и, судя по развевающимся полуседым лохмам, пожилая, если не преклонного возраста. Ладно, те двое здоровенных мужиков, которые, бесцеремонно ухватив за руки, тащат ее куда-то за собой. Пускай они и не обращают внимания, успевает она перебирать ногами или те волочатся, загребая пыль с проселочной дороги, но хоть не бьют ее. А вот прочие усердствовали не на шутку. Ругань, плевки, кто, подскочив, дернет за волосы, а кто кинет чем-нибудь. Хорошо, тяжелее палки, да и то небольшой, ничего никому на дороге не попадалось, а то было бы как в песне у Высоцкого: метнут, гадюки, каменюку, и нету Кука. А много ли старой надо?
Не хотелось влезать в местные разборки, но стало не по себе от этого безобразия, и я легонько ускорил ход своего коня, решив вмешаться. К тому же и со временем был порядок — никаких задержек, ибо нам в любом случае оставаться здесь на ночлег.
Первой обернулась к нам именно она, а уж следом и остальные, мгновенно застывшие в растерянности. А я не сводил со старухи глаз. Такое ощущение, что я ее где-то видел, но не пойму где. А ведь должен вспомнить — слишком колоритная у нее внешность. Одни лохмы чего стоят, наполовину закрывающие лицо. Да и остальное — грязная как не знаю что, одежда — одно название, да и разодрано все на ней так, что непонятно, каким образом эти клочки, мелкие и покрупнее, еще держатся на изможденном теле.
