«Пламя отражается», — спустя секунду подумал я, успокоился, но еще секунд через пять еле сдержал себя, чтобы не присвистнуть. Костер-то находился за ее спиной, стало быть, огонь ни при чем.
«Сон! — осенило меня. — Вот где я ее видел».
— Не бойся, — произнесла она.
— Да я и не боюсь, — чуточку смущенно проворчал я, слегка покривив душой — на самом деле было несколько не по себе. — Только чего ж ты скрывала, что умеешь говорить по-русски?
— Так ты по-прежнему согласен услышать мое слово о себе? — сухо осведомилась она, не обратив внимания на мой вопрос. Голос был ровный и безжизненный. — Даже плохое?
— Иногда плохое услышать гораздо полезнее, — усмехнулся я. — Это хорошее пускай внезапно приходит, сюрпризом, его предотвращать ни к чему. Но вначале скажи, если у человека нет веры твоим словам, они все равно сбудутся?
— Твое дело — прислушаться к ним или нет, но сбудутся они все равно, — подтвердила Ленно. — И быстро, года не пройдет, потому как далее заглянуть я не в силах. Ты готов?
Я молча кивнул.
— Ко всему?
Либо мне показалось, либо на сей раз в ее голосе действительно прозвучали зловещие интонации. Впору призадуматься. Это в обычное время во мне скептицизма хоть отбавляй, но когда дело происходит ночью, а перед тобой человек, в зрачках которого полыхают странные багровые огоньки, будто отблески тех невидимых костров, обитателей которых вслух поминать не принято и днем… Да мало того, она говорила со мной не разжимая рта.
Ну и гвардейцы. Назначенные в первую смену дежурства братья Родька и Редька не просто задремали на боевом посту, чего с ними никогда ранее не случалось. Они вообще сладко спали, завалившись на траву.
Прочая обстановочка тоже не совсем обычная. Ни звука кругом, а ночью так не бывает. Непременно где-то время от времени да раздастся какой-нибудь звук. То сухая ветка треснет, падая на землю, то мышка прошуршит, то цикада зазвенит, да мало ли. Вон, река под боком, полсотни метров до нее, а хоть бы один всплеск раздался. Но нет, гробовая тишина. В точности как в моем сне.
Я даже на небо посмотрел, чтоб лишний раз убедиться. Так и есть — и звезды себя неправильно ведут. Им на месте застыть полагается и перемещаться потихоньку, а они словно девки-веселушки в хороводе кружат. Не с такой, конечно, скоростью, как во сне, там куда быстрее, но глазу заметно, даже если не особо приглядываться. Одна лишь не вращается, застыв в самом центре хоровода. И цвет у нее тоже багрово-красный. Может, это она и отражается в зрачках пророчицы? Не знаю.
Признаться, в какой-то миг я решил, что у меня некий рецидив. В феврале приснилось, а сейчас повторяется заново. К тому же начало того сна я вообще не помнил, а значит, вполне вероятно, что и он начинался с толпы, обвинений старухи в колдовстве, моей беседы с Локотком и так далее. Правда, имелось и существенное отличие от того сна. Сейчас я пошевелиться мог. Попыток не делал, смысла нет, разве для проверки, пальчиками свободной руки. Да, могу. А пальцы на ноге? Тоже.
Но ведь все остальное сходится. Так что это, сон или…
— А ты ущипни себя, — посоветовала Ленно, по-прежнему не разжимая рта и не шевеля губами.
Чревовещательница какая-то, ей-богу. Но к совету я прислушался, благо он был дан серьезным тоном, без тени иронии. Щипнув со всей дури себя за ногу, я невольно ойкнул. И впрямь больно.
— Так что, готов? — вернулась она к своему вопросу и эдак с подковыркой: — Не испугаешься?
Ах ты ж коза лохматая! Подкалывать вздумала!
— Давай, — решительно кивнул я.
Обычно вначале следует какая-то прелюдия, но Ленно предпочла обойтись без нее, то есть прибить меня сразу, первой фразой.
— А ждут тебя смерти, — нараспев произнесла она.
Звучало оптимистично. Даже чересчур, ибо во множественном числе. Или это какая-то хитрая аллегория? Но нет, следующие предложения окончательно расставили все по местам.
— От одной уйдешь, прямиком к другой придешь, ее минуешь — третья настигнет. Да все лютые, тяжкие: кол острый, зелье смертное да костер жаркий. И горько на душе у тебя будет, и умирать ты станешь, не столько от мук телесных корчась, сколько душою страдая.
Ну теперь я, кажется, начинаю понимать деревенский народ. Когда излагают эдакие гадости, ожидающие тебя в ближайшей перспективе, пальцы поневоле в кулак сжимаются. На что я человек выдержанный, а и то как-то не по себе. Но обрывать не стал, пусть договаривает. Все равно худшее навряд ли скажет — некуда.
Она и не сказала. Зато поведала о причине моих бед:
— Напрасно ты золото повелел достать. Оно и впрямь проклято, да не одним. А когда человек перед смертью о каком-нибудь желании говорит, там к нему всегда прислушиваются. Иное дело — не всегда выполняют, но тут сразу несколько пожелали — и все одинаково. Вот от их-то проклятий и твои будущие несчастья.
«Странно, — мелькнула мысль. — Она же о золоте ничего знать не могла. Или что-то услышала от моих гвардейцев? А уж о проклятии я им точно ничего не говорил, даже Дубцу. — Но тут же сконфуженно спохватился: — Она ведь и раньше всем безошибочно предсказывала. Значит…»
Что это значит, додумывать не хотелось. Да оно и без того понятно. Жаль, конечно. Столько всего не сделано. Или… успею хоть чуть-чуть, хоть еще несколько шажков, чтоб потом никто не смог повернуть обратно? А… Ксюша?! Что, нам с нею даже медовый месяц не светит?
— Скажи, а меня в своем, ну… видении ты видишь хорошо? — осторожно поинтересовался я.
— Хорошо, — эхом откликнулась она.
— И пальцы на руках тоже?
— Тоже.
— А на безымянном, на правой руке, колечко или перстенек не виден?
— Не виден, — продолжала работать эхом Ленно.
Ай-ай-ай, как плохо, как безобразно плохо. А может, у меня его попросту сняли? Зачем покойнику кольцо, правильно?
Я досадливо спохватился, что думаю совершенно не о том. Тут надо искать выход для спасения, а я о медовом месяце.
— Так смертей всего три, и четвертой не предвидится? — зачем-то уточнил я.
— Три, — подтвердила старуха, пояснив: — То предел для проклятия. Иное, что послабее, и вовсе с одной приходит. Но твое сильное, потому и три. Да и ни к чему тебе четвертая — этих за глаза.
— И всех трех смертей избежать никак не получится?
— Нет, — похоронным боем отозвался в моих ушах ее ответ. — Проклятие не дозволит. А впрочем, сам погляди. — И она повернула голову в сторону костра, что-то сыпанув в него свободной рукой.
Несколько секунд ничего не происходило. По-прежнему рдели угольки, чернели обугленные ветки, белел по краям пепел. Но вот в самой середине его вспыхнул маленький язычок крохотного огонька. Был он почему-то синего цвета. Начав расти, он достиг примерно десяти сантиметров в высоту, весело извиваясь и продолжая тянуться к небу. И тут появились еще три язычка. Один багровый, два других коричневого и зеленовато-желтого цвета. Все три медленно, но неуклонно сближались с синим, окружая его. Тот отчаянно заметался, стремясь вырваться из зловещего круга. Иногда это ему почти удавалось, но вслед за тремя язычками-агрессорами буквально на глазах выросла целая стена черного пламени, взявшая язычки в плотный круг, и всякий раз, когда синему удавалось ускользнуть от троицы, он натыкался на нее и словно мячик отбрасывался назад.
