«Во как приспичило!» — восхитился я, окончательно уверившись, для чего на самом деле понадобились Мнишковне бравые польские усачи, и отчеканил:
— Пока мы не увидим брачный контракт, собственных денег у нее нет, хотя… и впрямь имеется один расход, на который Марине Юрьевне действительно надлежит подкинуть деньжат.
Мнишек с надеждой воззрился на меня, но напрасно, ибо я завел речь о… нищих. Мол, мне удалось выяснить у старицы Минодоры, что она, будучи государыней, непременно повелевала оделять их деньгой во время своих посещений московских церквей, на общую сумму от полтины до рубля, а то и трех. Когда же речь шла о поездке в монастыри, то милостыня увеличивалась до пяти, а при визите в Троице-Сергиев и до десяти рублей.
— У нас столь скудно жертвуют в костелы шляхтянки из самых бедных, а жены магнатов, не говоря о королевнах… — начал Мнишек.
— Тогда понятно, почему у Сигизмунда нет денег на войско, — усмехнулся я. — А впрочем, Марине Юрьевне и действительно было бы не лишне на первых порах пребывания на Руси проявить свою щедрость, потому предлагаю боярам названные мною суммы увеличить вдвое… нет, втрое, — поправился я, прикинув, что наияснейшая никогда не поедет ни в Троице-Сергиев, ни в какой иной монастырь, а если и соберется в кои веки в храм, то от пятерки русская казна не оскудеет.
На том и порешили.
Уходил Мнишек, понуро ссутулившись, как семидесятилетний старик. Взгляд, брошенный мимоходом в мою сторону, был настолько красноречив, что он мог вполне сойти за фразу, правда, нецензурного содержания.
На следующий день я (для проверки, не больше), улучив момент, заговорщически шепнул на ухо Мнишку:
— Тут у меня возникла мысль, как ее высочеству несколько облегчить тяготы обязанностей, кои ей надлежит выполнять. Помнится, мне рассказывали…
— Я не мыслю, что моя дочь отныне захочет воспользоваться советами князя, — сухо оборвал он меня, — ибо вчера успела воочию убедиться, на чьей он стороне.
Вот так. Что ж, может, оно и к лучшему, когда в открытую, без недомолвок. Зато теперь и притворяться ни к чему. Но на всякий случай я уточнил:
— А государыня хорошо подумала?
— Весьма хорошо, — лаконично ответил Мнишек.
— Что ж, как законопослушный подданный, ни в чем не могу перечить ее воле, — развел руками я. — Лишь бы она не пожалела о своем решении.
— И ты, князь, тоже, — многозначительно ответил ясновельможный. — Ибо царица всея Руси велела тебе передать: «Ut salutas, ita salutaberis».
[46]
— И ехидно осведомился: — Очевидно, князю нужен перевод?
— Не стоит, — беззаботно отмахнулся я.
Но в одном Мнишек оказался прав. Я действительно пожалел. И произошло это уже на следующем заседании Опекунского совета.
Глава 23
КНУТОМ И ПРЯНИКОМ
Пожалел, потому что изменения в раскладе сил произошли не в мою пользу. Если раньше пана Мнишка иногда можно было убедить в разумности того или иного моего предложения, то теперь он выступал всегда и категорически против. Логика не действовала, призывы к здравому смыслу не помогали. Про Романова молчу. Да и Мстиславский с решающим голосом постоянно отдавал его Мнишку.
И первое из поражений оказалось особо чувствительным, ибо касалось Освященного Земского собора, который я предложил созвать пораньше. Тут-то ясновельможный мне и напомнил, что именно государь распустил людишек до лета, а нарушать волю Дмитрия негоже. Причем доказывал это горячо, чуть ли не с пеной у рта. Остальные, кроме Нагого, тоже поддержали его. Разница лишь в том, что Романов это сделал сразу, а Мстиславский после некоторых колебаний.
А тут еще и новая проблема с деньгами, которые мне требовались позарез. Дело в том, что далеко не все мое время целиком и полностью уходило на сражения в Опекунском совете. В конце концов, коль меня назначили судьей — почему-то так называли руководителей — аж трех приказов, надлежало уделять внимание и им. Ну хотя бы из приличия. И я уделял, особенно Стрелецкому. И отнюдь не из приличия.
Едва разобравшись с самыми неотложными делами, я энергично взялся за учебу своих подчиненных. А как иначе, если, того и гляди, Мария Владимировна пришлет гонцов с просьбой о помощи. И неважно, против кого воевать, ляхов или шведов. В любом случае необходимо качественное войско.
На дворянское ополчение я рассчитывать не мог — там иные кандидаты в командиры. Мне из-за местничества не то что войско, но и полк левой руки не дадут, который самый последний в их загадочной иерархии. Да что полк, когда мне не светило стать даже заместителем, то бишь вторым воеводой.
Примерный состав руководства я уже знал заранее, начиная с первого воеводы большого полка князя и боярина Федора Ивановича Мстиславского. Далее следовали Трубецкой, Воротынский, Черкасский, Хворостинины, Романов… Это я перечислил боярское старшинство. А вот касаемо полководческих дарований того же Мстиславского и прочих у меня были серьезные сомнения. Достаточно вспомнить, как Федор Иванович «блистательно» сражался под Добрыничами, где против царской рати в несколько десятков тысяч человек выступило, не считая казаков, всего две с небольшим тысячи поляков. И, невзирая на столь огромный перевес, Мстиславский чуть не потерпел поражение. Совсем немного не хватило ляхам, чтобы одержать верх. Да и остановила-то их не дворянская конница, а дружный залп стрелецких пищалей. А если бы поляков оказалось вдвое больше? То-то и оно.
Имелся и еще один весьма существенный минус — чересчур медлительно это войско. Пока доедет до Прибалтики, как раз подоспеет к шапочному разбору. Вот и получалось, что полагаться в случае чего следовало именно на стрельцов и на их боеспособность, которая по моим меркам находилась пока на потрясающе низком уровне.
Своей выучкой они не блистали и в прошлом году, когда я с разрешения Дмитрия Ивановича занялся их проверкой. Но то были цветочки. С тех пор стало куда хуже. Да иначе и быть не могло. Дело в том, что, когда в Прибалтику укатили сразу четыре стрелецких полка, я подкинул Дмитрию идею заняться формированием новых. Мол, уехали-то они, считай, навсегда. Разумеется, смены происходить будут — все-таки тут у них остались семьи, хозяйство, но общее количество стрельцов в Москве не увеличится. То есть как было примерно тысячи четыре с половиной (из расчета, что численность рядовых ратников в каждом полку от силы семьсот — восемьсот человек), так и останется. А если, к примеру, поляки или шведы попытаются отобрать свои города? Получается, и это количество придется уполовинить. И тогда в Москве останется вообще пара тысяч. Маловато.
И по моему совету, уже тогда, в декабре, Дмитрий, назначив пару человек стрелецкими головами и подкинув им по три сотни (из каждого полка по одной), распорядился начать дополнительный набор «охочих людей». Расчет был на то, чтобы довести численность всех восьми полков до тысячи в каждом.
