— Вот как? — лукаво улыбнулась Марина. На сей раз, растягивая губы, она постаралась от души, задействовав не две лицевые мышцы, а по меньшей мере два десятка, так что это выглядело почти искренне. — Признаться, князь, после неожиданного и бесцеремонного визита ко мне я и впрямь на тебя изрядно осерчала, но затем поняла, насколько ты умен, преподав сей наглядный урок и тем самым обучив осторожности.
Ну да, если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она считает, что второго такого дурака ей не найти. А может, оно и хорошо. Иногда самое разумное как раз в том, чтобы прикинуться дураком. А тут и трудиться не надо — сама опустила меня ниже плинтуса.
— М-да-а, вечерня прошла, а ложиться спать вроде рано. Так чем бы нам заняться, князь? — И Марина многозначительно оглянулась на софу.
Я оторопел еще больше. Ну ничего себе, тонкий намек толщиной с дубок. Это что же получается? Можно не тратить время на ухаживания, а бросаться на хозяюшку, хватать ее в объятия и, влепив смачный поцелуй, валить туда?! А впрочем, чего удивляться? При достижении цели любые средства хороши. Это я — балда, ибо расслабился, совершенно забыв, что с этой дамочкой ухо надо держать востро двадцать пять часов в сутки, то есть за час до того, как им начаться.
— Мне бы не хотелось скомпрометировать яснейшую перед ее батюшкой, когда он войдет, — смущенно промямлил я, лихорадочно подыскивая отговорки и недоумевая, почему до сих пор не вошли гвардейцы.
Вообще-то на сей счет они имели подробные и четкие письменные инструкции, гласящие, что ни одна особа мужского пола не должна находиться наедине с Мариной Юрьевной. И коль кто-то прошел вместе с паном Мнишком, а затем ясновельможный вышел один, необходимо остановить его и напомнить об этом правиле. Для начала. Конечно, тот может и не прислушаться, отмахнуться. Что ж, пускай. Тогда следует вежливо постучать в дверь и, выждав несколько секунд, открыть ее, не дожидаясь приглашения. Входить не одному — вдвоем или втроем. Далее надлежит процитировать пребывающему там человеку установленное правило, а если тот не поймет, продолжая оставаться как ни в чем не бывало, принять меры к его настойчивому выпроваживанию, не останавливаясь и перед применением силы. Но в последнем случае следует не выкидывать упрямца в сени, а доставить прямиком в Константино-Еленинскую башню, ибо налицо некий тайный умысел с его стороны. Какой именно — разбираться мне.
Так вот ни стука, ни открытой двери до сих пор не наблюдалось, хотя прошла не одна минута.
— А ясновельможный пан не войдет, — промурлыкала она, и глаза ее призывно блеснули, подбадривая меня к более решительным действиям.
— Ты в этом уверена? — мрачно переспросил я.
В общем-то я поверил ей сразу, действительно не войдет, да и гвардейцев, как я понял, ждать бессмысленно, не выручат они своего князя, но надо же что-то говорить, пока не придумал, как выкрутиться самостоятельно.
— Да-а, — томно выдохнула она и сделала еще один подбадривающий меня ход. Она не просто уселась на софу, но откинулась назад, оперевшись на руки, приняв эдакое полулежачее положение, и…
Я поначалу глазам не поверил, но куда деваться, когда вот он, ее венец, в руке у Марины! В руке, а не на голове.
Сняла!
Сама!
В кои веки!
А вот она, грациозно изогнувшись и демонстрируя тонкую, осиную талию, кладет его на лавку подле софы. Никак я присутствую при начале средневекового стриптиза. Почему-то именно эта манипуляция с венцом и убедила меня: дело настолько серьезно, что дальше некуда. Полная демонстрация, что она готова ко всему. Да вот беда, я не готов, а потому ничего предложить ей не мог.
Хотя нет, вру. На короткий миг у меня мелькнула мыслишка «потрудиться» на благо Руси. Нет, меня не обуял соблазн. Откуда ему взяться? В ней же все от ребра Адама, включая и те прелести, которые она «милостиво» открыла моему «жадному» взору: шейка как у гусенка, длинная и тощая, да и ручки как спички. Сзади как доска, а спереди как сзади. Ей бы на подиум — модельеры любят живые вешалки, а меня вид костлявых манекенщиц никогда не прельщал. Опасно оно. Еще порежешься, чего доброго. Такой вот я мнительный.
Не спорю, кому-то нравятся именно такие. Дело вкуса, а он у всех разный. Для Буратино, наверное, идеальная фигура вообще похожа на бревно. Но я-то не Буратино.
Словом, никакого соблазна — дело в ином. Если она добьется успеха со мной, то, скорее всего, больше никаких новых планов придумывать не станет, включая попытку заменить меня кем-то еще. А забеременеть от меня у нее все равно не выйдет. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы предохранялось, а с этим, учитывая полное отсутствие какого-либо вожделения, у меня проблем не возникнет. То есть пару-тройку недель я смогу выгадать. Аккурат до очередного женского цикла, когда она поймет, что у нее с беременностью вновь ничего не вышло, а искать новую замену станет поздно.
Но это длилось всего миг, ибо в следующую секунду я от своей идеи отказался. Как-то оно… Ну не привык я эдак, по расчету. С Марией Владимировной вроде бы то же самое, но там хоть с ее стороны была подлинная страсть, а тут трезвый голый расчет с обеих сторон. Получается не секс, а не пойми что. Да еще неизвестно какую плату впоследствии потребуют за свой «товар». Хотя да — достаточно вспомнить Дмитрия, и сразу ясно: цена выше небес. А если добавить слухи, которые могут донестись до кое-чьих нежных ушек…
Выходит, из-за нескольких минут удовольствия, притом весьма сомнительного — навряд ли девочка обладает мастерством, слишком неопытная, — я заполучу на свою голову такую кучу проблем, что ой-ой-ой. И оно мне надо?
А Марина продолжала бросать на меня столь искрометные взгляды, желая зажечь мое сердце, что я постепенно начал сгорать от стыда — уж очень они были откровенными.
— Я ведь говорила тебе, князь: мечта любой паненки опереться на крепкое, надежное плечо настоящего кавалера, — вновь намекнула она. — Поверь, в чем в чем, а в этом мысли сходятся у любой из нас, от бедной шляхтянки до наияснейшей королевны. — И, видя, что я продолжаю стоять на месте, она, не выдержав, поднялась и направилась ко мне.
Судя по ее взгляду — с недобрыми намерениями. Дамочка явно решила поглумиться над моей невинностью. И отказываться напрямую нельзя — смертная обида. Хуже отвергнутой женщины может быть только разъяренный крокодил. Или тигр. Или лев. А если учесть злопамятность, так тут с женским полом и вовсе никто не сравнится.
Я в смятении невольно подался назад, лихорадочно прикидывая, что делать, если она кинется мне в объятия. По счастью, до такого ее наглость не дошла — она лишь положила руку мне на грудь. Но зато привстала на цыпочки, очевидно, чтобы мне было удобнее дотянуться до ее тонких губ.
— Видите ли, Марина Юрьевна, — неспешно начал я. — Если порядочный мужчина встречает женщину своей мечты, то по всем правилам чести от остальных он должен отказаться. — Но по возможности постарался подсластить горькую пилюлю: — С превеликим сожалением, разумеется.
