Леруа перемену в собеседнике не заметил, продолжил расписывать перспективу служебного роста и сопутствующие ей блага, пока не нарвался на жесткое замечание Мирошкина:
— Все это, конечно, хорошо, только об одном вы забыли.
— Это о чем же?
— Через двенадцать лет царя скинут.
Удар, прямо скажем, был ниже пояса, но капитан быстро нашелся:
— А вот этого прискорбного развития событий мы надеемся избежать. С вашей, между прочим, помощью.
— В этом деле я вам не помощник, — категорически заявил Мирошкин.
Леруа на мгновение споткнулся, но быстро сориентировался, уловив решительный настрой оппонента в этом вопросе, и решил перевести разговор на более приятную для того тему.
— Настаивать не буду, с вами или без вас, но этот вопрос мы решим. А вы собирайтесь.
— Куда?
— Как куда? К невесте, конечно! Она уж, поди, вся заждалась. Да и со свадьбой тянуть дальше некуда. Или уже передумали?
— Нет, не передумал.
— Эшелон до Мукдена уходит через час, поторопитесь.
Мирошкин ушел собираться и прощаться. Леруа подошел к столу, задумчиво перебрал бумаги. Упрямый клиент попался, ну да ничего, никуда он теперь не денется, вот погоны наденет, присягу примет — тогда и продолжим разговор.
Отъезд Мирошкина еще несколько дней будоражил умы и служил главной темой для разговоров, потом постепенно отошел на второй план, на первый вышли переговоры в Портсмуте.
— Интересно, отдадут япошкам половину Сахалина или нет?
Почему-то именно этот вопрос волновал танкистов больше, чем насущные ежедневные проблемы. Казалось бы, какая им разница, о чем договорятся дипломаты в далеком заокеанском городе, а они спорили до хрипоты. Возможно, это от того, что других новостей не было. Боевые действия практически прекратились, даже небольшие перестрелки с японцами стали редкостью. В заключение очередного спора Сергей попытался вставить свое веское слово, пусть и пессимистичное:
— Судя по тому, что мы тут видели, царские дипломаты Южный Сахалин опять просрут.
28 августа по всем частям разнеслась весть о заключении перемирия, последний акт позорнейшей драмы под названием Русско-японская война был завершен. Началось томительное ожидание демобилизации. Мобилизованные солдаты и кадровые офицеры были едины в своем желании покинуть Маньчжурию как можно быстрее. Взвод тоже бы к ним присоединился, но Путиловский завод, похоже, приступил к выполнению заказов на платформы только после заключения перемирия.
— Корпус наш в Маньчжурию прибыл одним из последних, — рассуждал штабс-капитан Петров, — а, следовательно, на скорое возвращение в Россию нам рассчитывать не приходится.
Зарядили холодные осенние дожди. Имущество, с таким трудом сюда доставленное, начали понемногу вывозить обратно. Старшие возрасты запасных начали готовиться к демобилизации. Слухи из России приходили один тревожнее другого: стачки, забастовки. Кое-где доходило до стрельбы, но об этом солдаты говорили только вполголоса. Пока вполголоса.
В конце сентября из очередной поездки в Гунчжулин вернулся Кондратьев. Капитан сиял, как новенький пятак.
— Хорошие новости?
— И сразу две! Первая — Путиловский закончил изготовление платформ и они уже на пути к нам!
— Значит, наше маньчжурское сидение подходит к концу, — сделал вывод Сергей, — надо будет ребят порадовать. А вторая?
— Издан приказ о сформировании опытной автотракторной роты!
— Поздравляю. Значит, опять со штабной должности на командную.
— Да, решил вернуться, а лучшей кандидатуры начальству все равно не найти.
— Тогда еще раз поздравляю.
Сергей протянул руку капитану, тот крепко сжал ее своей. Похоже, Кондратьев пребывает в радостной эйфории. Но ничего, это скоро пройдет. С капитаном ведь разница лет в десять, но Иванов вдруг ощутил себя старше него. Он-то прекрасно понимал, что путь передовой технической части в болоте Российской империи легким не будет.
— А сам не надумал еще?
О чем завел речь новоиспеченный командир роты, Сергей понял сразу, однако ответил с секундной задержкой:
— Думаю еще.
Не то чтобы соврал, скорее, попытался обмануть самого себя. На самом деле, с неизбежным решением он уже почти смирился, но продолжал тянуть время в призрачной надежде, что что-то изменится и неприятной процедуры удастся избежать.
— Прошу не тянуть, кадры роты нужно формировать, пока начальство не остыло, а то ведь и передумать могут.
— Понимаю. А что Мирошкин?
— Он прошение уже написал, ему дали ход.
— Понятно. Но до прибытия на место время у меня есть?
— Есть, — подтвердил капитан.
— Кстати, — спохватился Сергей, — а куда нас?
— В Нижний Тагил.
— Резонно, — согласился с начальством Иванов, — и от чужих глаз подальше, и завод металлургический под боком, лучшую ремонтную базу не найти. Пойду всем новости сообщу, пусть собираться начинают.
Ну, что тут есть интересного? Фотомастер Санкт-Петербургского представительства всемирно известной фирмы «Кодак» снял просохшую пленку и, взяв оправленную бронзой лупу, начал просматривать получившиеся кадры. Новейшее изобретение — фотографическую пленку можно было проявить только здесь, на втором этаже недавно построенного доходного дома на углу Большой Конюшенной и Волынского переулка. Вот и слали в Питер пленки со всей России. Эта пришла из Маньчжурии. И автор фотографий тоже был известен — штабной офицер, снимавший чудеснейшие пейзажи, некоторые из которых даже были опубликованы в столичных журналах.
На этот раз мастера ожидало разочарование. Пленка проявилась безупречно, но вместо пейзажей на ней были запечатлены какие-то странные машины и стоящие возле них люди в ранее невиданных комбинезонах. Все это на фоне какого-то унылого здания, похоже железнодорожного склада. Еще люди, лица крупно, один был в диковинном ребристом головном уборе. Фотографии военных и орудий попадались и раньше, но там они были сделаны на фоне интересной местности, а портреты принадлежали известным людям. Жаль, но даже глазу не за что зацепиться. Мастер вздохнул и отложил пленку в сторону, осталось только отпечатать снимки и отправить заказчику. Может, в следующий раз придет хоть что-нибудь интересное.
Сергей, уже успевший столкнуться со скоростью принятия решений в царской армии, думал, что раньше чем через месяц обещанные платформы не прибудут, но ошибся. Спустя две недели из Гунчжулина пришла телеграмма, которую в расположение роты принес штабс-капитан Петров. Прочитав содержимое желтоватого листка, Кондратьев сообщил сногсшибательную новость:
— Завтра утром платформы прибудут.
Тут же началась лихорадочная суета. Спешно достраивали до нужной высоты и укрепляли пандус, паковали имущество, накопленное за время годзяданьского сидения, его оказалось неожиданно много. Большую часть можно было бы и бросить, но неизвестно, что встретит их на новом месте. Может, выгонят в чистое поле, и каждый гвоздь золотым покажется.
