Так Александр и задремал возле окошка, задумчиво глядя на проплывающую за окном темно-серую мглу. Проснувшись же, почувствовал пригревшуюся рядышком Елену, которая тихо сопела, прижавшись к нему, и перед этим укрыла их обоих пледом. Милое, доброе существо, не думавшее ни о чем серьезном и глобальном. Она просто жила и радовалась жизни, чувствуя себя спокойно и хорошо рядом с таким мощным и решительным человеком, как Александр. У Саши даже изредка проскакивали мысли о ней, как о своеобразном декоративном домашнем животном, наподобие кошки породистой или собачки экзотического вида, например чихуахуа. Но приходилось отмахиваться от подобных игр разума, шутливо напоминая себе, что раз ни лоток за ней выносить, ни выгуливать надобности не было (ну, разве, несколько раз в год на обязательных светских мероприятиях), то это серьезно повышает эксплуатационные качества Елены. Да вдобавок, каждый раз на краю сознания что-то укоризненно бормотал тихий голос еще не родившегося великого сказочника-пилота.
Поезд пришел в Москву рано утром, потратив свыше сорока часов на путешествие из Санкт-Петербурга. Люди Александра осматривали каждый мост и брали под контроль каждую станцию на время прохождения состава. По временам XIX века были приняты совершенно беспрецедентные меры безопасности, дабы показать опасения его императорского высочества за свою жизнь и еще раз подчеркнуть его положение как пострадавшей стороны.
Накрапывал мелкий, мерзкий дождик, но Саша стоял на перроне и, совершенно не замечая ничего рядом, смотрел на одну из скамеек за грамотным оцеплением его роты охранения. Там сидел старый знакомый в черном драповом пальто с бездонными черными глазами, что общался с ним тогда, девять лет назад в зимнем парке. Он сидел с совершенно невозмутимым видом и внимательно рассматривал локомотив, казалось бы, не интересуясь ничем иным. Впрочем, люди Александра его тоже в упор не видели. Но вдруг все вокруг остановилось. Капли дождя мягко, лениво затормозили и замерли в разных положениях, так, будто весь мир стал одним единым слепком. Весь, кроме двух существ: Александра и этого странного незнакомца, который, вежливо улыбнувшись, кивнул на место подле себя, желая, видимо, о чем-то поговорить.
— Согласитесь, любопытная конструкция, — незнакомец кивнул на локомотив, когда Александр подошел и сел на неожиданно сухую скамейку, — какая поразительная нелепость.
— Вы же говорили, что мы больше никогда не увидимся?
— Я вас обманул, — незнакомец совершенно невинным образом улыбнулся и откинулся на спинку.
— Для чего вы пришли? Хотите сообщить мне, что правила этой игры меняются?
— Ну что же это такое, Александр Александрович, где вас воспитывали? Уже и просто нельзя зайти на огонек к старому знакомому, — незнакомец улыбнулся с самым благодушным видом, отчего цесаревича передернуло. — Что, знакомая улыбка?
— Я не знаю вашего имени, а потому мне не очень удобно к вам обращаться, но я убежден, что такие, как вы, без дела никогда не приходят.
— В какой-то мере вы правы, у меня действительно есть к вам дело, но оно не из тех, о которых вы подумали. В конце концов ваши ассоциации с булгаковским Воландом не беспочвенны. Мне тоже интересно посмотреть на людей, на то, как они думают, как живут, как совершают поступки самого разного характера. Работа у меня такая.
— И кем же служите, позвольте полюбопытствовать?
— К сожалению, удовлетворить ваше любопытство и рад бы, но, как вы помните из нашей прошлой встречи, не имею возможности. Не поймете-с. А между тем хочу вам сообщить, что вами довольны устроители этого опыта. Даже очень. Вы смогли заварить неплохую кашу.
— Спасибо, это своего рода комплимент. Хотя меня терзают смутные сомнения…
— Не стоит задавать вопросы, на которые вы не сможете получить ответы.
— И все же я попробую. Вот все это, — Александр сделал рукой размашистый жест, — что такое? Этот мир настоящий?
— Вы спрашиваете, не в «матрице» ли вы? Но разве вы поверите моему ответу? Тем более что один раз я вас уже обманул, — незнакомец вновь обворожительно улыбнулся, пугающе сверкнув своими бездонными глазами.
— Действительно. Глупо. Забавно, наверное, если прямо сейчас я лежу где-нибудь в реанимации, а вы мне мерещитесь. Или еще веселей — бегаю в припадках по дому скорби.
— Ха! Недурственные, замечу, у вас галлюцинации. Далеко не каждому так везет. Ну не печальтесь, в конце концов, вам этот мир кажется реальным. Вспомните боль, вкус, секс и прочие ощущения. Их гамму. Их натуральность. Даже если этот мир — всего лишь одна из моделей, то какая вам разница? Вы, к сожалению, не Нео и вынуждены будете играть по нашим правилам. Даже если вы захотите играть против нас, всячески сопротивляться, то сможете действовать только в рамках предусмотренных нами вариантов.
— А если я покончу с собой? — Александр вопросительно поднял бровь.
— Это тоже предусмотрено. Мы просто завершим этот эксперимент и займемся другими делами, в конце концов их, как вы должны понимать, у нас немало. Вы уникальный избранный человек только для этого мира. Для нас вы один из многих. Впрочем, повторюсь, вполне успешный. Моему руководству импонирует ваш стиль работы. Поэтому я пришел с вами поговорить. Посмотреть на вашу реакцию, послушать, что вы скажете.
— Да что тут скажешь? Ситуация. Как говорится — почувствуй себя куклой в театре.
— Отнюдь, мы вами не управляем. Мы наблюдаем. Вы что, в самом деле думаете, что нам интересно вмешиваться в жизнь всех отдельно взятых существ? Вы же сами неоднократно рассказывали шутку о том, как просыпается Бог утром, подходит к компьютеру, а там несколько сотен миллиардов писем, в которых у него чего-то клянчат. Какой смысл ему не то чтобы помогать этим попрошайкам, а и даже читать эти просьбы? Спам он и в Африке спам. А вы, мой друг, действуете самостоятельно, в чем особая прелесть. Вот скажите, что вас больше всего беспокоит в этом эксперименте?
— Больше всего? — Саша не спеша протер налысо выбритую голову. — Думаю, что чувство дикого одиночества. Вон, посмотрите на них. — Он кивнул на замершую толпу людей, напоминающую восковые фигуры. — Они даже не понимают, что я им зачастую говорю. Ужас какой-то. Ни одной родной души. Даже Лена, насколько я могу судить, и та наверняка имеет четкие инструкции следить за мной и помогать британской разведке. Ситуация хуже, чем у Штирлица. У того хоть была возможность в некой отдаленной перспективе оказаться рядом с близким и родным человеком. А тут, — Саша махнул рукой, — полный бесперспективняк. Только и остается озлобленно работать. Да вы и сами видите. Правда, я все больше и больше теряюсь. Ради чего все это? Какой мне с этого прок? Кто все эти люди?
— Ну, вам это пока не сильно мешает.
— Пока. Я боюсь сорваться. Вы же в курсе, что я устроил в Московском генерал-губернаторстве. Нужно тоньше работать. Гибче. А я иногда так устаю, что готов Гордиев узел не то что разрубить, а молотом в пыль разнести. Представляете, если я сорвусь и устрою им тут мировую революцию? Как там было? «Мировой пожар в крови — Господи, благослови!»
