Когда мне было шестнадцать, я недолго жил в западной части, клубы бомбил, центр для бездомных. В клубах и так можно было заработать. Черных еще нанимают, чтобы они танцевали в начале вечера, пока народу немного. Только белым это никогда не предлагали, черные танцуют лучше. Я-то больше на посылках был, за машинами приглядывал, на стреме стоял, когда таблетки толкали. Опять же иногда нанимают тебя у двери стоять, смотреть, чтобы лишние люди не заходили. В штат не брали, ростом не вышел, а так держали: на крайний случай. Мордобой, конечно, дело противное. Я по-настоящему на телефонах зарабатывал.
Вообще, при клубе мелочевка вроде, а проблем не оберешься: на Лестер кто только не шляется. И вообще, нафиг это надо, если есть телефоны?
Туристы, как вечер, все кидаются в Германию звонить. В наших деньгах они не разбираются, и, вообще, им тут все дешево. Короче, суют они четыре фунта в автомат, набирают номер, на экране единицы убывают, все нормально. А сдача не выдается. Мы туда карточку засовывали, и деньги застревали. До середины доходили и застревали.
Немцы не понимали, думали, либо они с деньгами напутали, либо у нас такие автоматы козлиные. Ну и уходили. Потом подходил я и забирал фунт или два. У меня доход был восемьдесят к одному. Для пацана шестнадцатилетнего неплохо. Я побираться никогда особо не любил.
А проще всего магазины бомбить. Детский сад просто — даже неудобно.
В пятницу вечером сидишь в баре, вдруг раз — деньги кончились. Берешь кирпич, идешь на Хай-стрит, выбираешь одежный магазин (мужской, ясное дело), разбиваешь витрину, залезаешь внутрь. Все. Берешь пару курток, обратно в бар, там все это скинул, пьешь дальше. Если вдруг сирена сработает — на улице полторы калеки, всем до фонаря. Полиции тоже. Когда уже часа в три — в четыре шум поднимут, тебя там нет давно.
Нет, если по-взрослому, то надо дверь ломать, только тогда нужны инструменты. А с инструментами вышел — даже так просто, без задней мысли, — сто процентов повяжут за воровской инвентарь. А вот чтобы на витринах кто-то попался — такого я не слышал.
Если уж совсем по-взрослому, то с машиной, сразу курток пару сотен и рубашек до кучи. Все это дело либо к оптовику везешь, либо по бильярдным. Полную цену, правда, не получишь, только часть. Например, товару всего на тысячи три, магазин на страховке шесть наварит, а тебе полштуки. А что делать? Жизнь такая.
Хочешь жить — умей вертеться. Надо постоянно что-то новое искать, чтобы варианты были. А мне тогда нужно было сразу и много, и помощь тоже требовалась немереная. Начинать надо было с помощи.
Глава восьмая
Прихожу — Джимми сидит себе в казенной пижаме, видок — как раньше, ум особый в глазах не светится. И еще трубки из него торчат во все стороны. Сидит бега смотрит (суббота была, два часа дня). Я до этого три дня всех обзванивал, договаривался, чтобы помогли. Потом думаю: пора Джимми проведать.
— Ё-моё! Ну у тебя и видок!
— Иди в жопу! Про меня, между прочим, в газете писали, видел? «Жертва мафиозных разборок». Блин, разборки — это хорошо, только я-то тут никаким боком.
— Я тебе курить принес десять пачек и пива.
— В «Сейнсбериз» брал?
— Ну да, у меня там связи. Со скидкой беру.
— Спасибо. Под кровать сунь.
— Ну, как сам-то?
— Да хреново. Может, вот пива выпью — полегчает. А шмали не принес? Мне врач, знаешь, чего сказал: дуракам, говорит, везет.
— Так и сказал, что ли?
— Ну почти. Ничего внутри не задело, пуля сбоку вышла. Блин — ну больно было, вообще! Я тут уже со скуки на стенку лезу. Мать, правда, ходит каждый день, девчонки, из наших кто-то там: Брендан, Элвис. Нянечки по ночам заходят…
— Да ты что! Слушай, поможешь?
— Я тебе уже помог один раз. Меня вон продырявили в результате.
— А поквитаться не хочешь? Мы бы с ними и за тебя разобрались.
— Войнушка, что ли? Конкурентов убираете?
Джимми у нас не Эйнштейн, так что с ним никогда не знаешь, смеяться или нет. Я мудрить не стал, просто все ему рассказал. Сказал, что́ мы с Рамизом задумали и что тот требует пять кусков.
— Рамиз? А ты его все стремаешься?
— Стремаюсь. Но лучше пусть он с братвой за нас будет. И, потом, ты же весь наш расклад знаешь — теперь ты все равно уже, считай, в деле. И денег бы поднял.
— Знаешь что?
— Что?
— Чеки. На соцподдержку. У меня их в заначке вагон. Не знал, куда девать.
— Что, настоящие?
— Настоящие. Даже имя еще не проставлено. Кого хочешь, вписывай, любые деньги.
— Где взял?
— На таблетки поменял.
— А заначка где?
— Под матрасом.
— Под каким матрасом?!
— Под каким! Под этим вот.
— Господи, Джимми, ты совсем, что ли, умом тронулся?
Они там в больнице матрасы по пять раз на дню переворачивают. Приподнял край. Смотрю: пачка чеков соцпомощи, и все ненадписанные. Настоящие, только ни имени, ни суммы. Двести штук.
— Блин, Джимми, это кто ж такое спер, а?
— Какая разница-то? Наверно, из соцпомощи кто-то. Я уже у другого мужика перекупил.
— А как сюда протащил?
— А они у меня в куртке были. Меня же тут сразу раздели, а обыскать забыли.
— И что ты за них хочешь?
— Три вещи.
— Давай.
— Первое: вы пацанов этих закроете.
— Постараемся, Джимми, постараемся. Я друзей не бросаю.
— Второе: мне штуку.
Блин, не такой уж он дурак, как выяснилось.
— Погоди, мы же друзья…
— Ага, я вот за эту дружбу пулю уже имею.
— Я, между прочим, тебе тогда пиво поставил.
— Пиво свое можешь себе…
— Ладно. Понял. Разумно говоришь. Если денег достанем — тебе компенсируем.
— В третьих, ты меня к трем отвезешь в Уэст-Хэм на стадион.
— Что, сегодня?
— Ага, сейчас прямо.
Тут уж я не выдержал и засмеялся. Я-то ходил, только когда Ливерпуль играл, а Джимми был заядлый прямо. В тот раз был Лидз, а он их почти так же ненавидел, как Ливерпуль.
— Так. Сначала расскажи, как с чеками, потом поедем.
— Да как с чеками? Просто. Сперва найди девку, пусть она тебе их заполнит, у них почерк лучше. Потом пусть она же их и сдаст — проблем меньше. Тут же садитесь в тачку и сваливаете. Все. Все дела. У тебя же раньше вроде голова-то варила. Ты вон по-французски хорошо шпрехал…
— Чтобы чек подписать, французский не нужен. У нас, по крайней мере.
